Теперь Шурику оставалось растолкать спящую Соню, вывести её из комнаты и запереть дверь – у кого ещё были ключи, он не знал.
Соня лежала на боку, закрыв руками лицо, и во сне постанывала. Шурик окликнул её, она не реагировала. Минут пятнадцать он её теребил, пытался приподнять, поставить на ноги, но стоять она не могла, висла на Шурике, ругалась, не прерывая сна, и даже слегка отбивалась. Шурик устал и давно хотел домой. Позвонил Вере, сказал, что попал в затруднительное положение, спит пьяная женщина, и он не может её оставить... Он ходил по комнате, замечал, что всё немного не так и не там стоит, не как заведено, переставлял стул, тумбочку, потом бросал это глупейшее дело: уже не было того человека, для которого было «не так»... К тому же завтра комнату опечатают, и она будет стоять месяц или сколько-то времени, и это завещание, о котором все подруги знают, что написано, какая чашка кому... Как они смогут получить всё это? Надо было бы сегодня, но невозможно было сразу после похорон разорять хозяйство...
И напрасно он разрешил Наде взять всё, что ей хочется. Наверняка какие-нибудь вазочки, унесённые Надей, предназначались кому-то другому...
Потом Соня, которой он всё не мог добудиться, вдруг сама вскочила и закричала:
– Помогите! Помогите! Они хотят нас покрасить!
Что-то ей привиделось в её алкогольном сне, но Шурик обрадовался, что она встала на ноги, принёс ей плащ и сказал:
– Быстро уходим! А то действительно покрасят!
Он напялил на неё плащ, подвёл её к лифту и вернулся за двумя сумками, полными книг. Теперь надо было взять такси и отвезти Соню домой.
– Где ты живёшь? – спросил Шурик.
– А зачем тебе знать? – подозрительно прищурилась Соня.
Своим лицом она не владела, и выражение лица её плыло, меняясь неуправляемо и несуразно, как у новорождённого младенца: одновременно рот её растягивался и ехал набок, глаза круглились, лоб морщился.
– Я тебя домой отвезу, – объяснил Шурик.
– Ну хорошо, – согласилась она. – Только им не говори.
Она засмеялась, прикрыв ладонью рот, и, поднявшись на цыпочки, шепнула:
– Улица Зацепа, дом одиннадцать, корпус три...
Две сумки и пьяная, едва стоящая на ногах женщина были сложным грузом, тем более что Соня всё норовила куда-то уйти, но и двух шагов пройти не могла, падала на сумки, он её поднимал. Шурик решил, что будет стоять здесь, у Никитских ворот, пока такси само не подойдёт. Минут через десять машина остановилась, и ещё через двадцать они плутали по зацепским дворам в поисках третьего корпуса одиннадцатого дома. К этому времени Соня опять спала, и разбудить её было невозможно. Минут через пятнадцать, совершив несколько кривых кругов между стройками и пустырями, шофёр высадил Шурика и Соню возле дома одиннадцать и уехал.
Время шло к полуночи. Шурик подвёл Соню к дворовой лавочке, она немедленно завалилась на бочок и даже подтянула на лавку одну ногу. Шурик оставил возле неё сумки и пошёл искать проклятый третий корпус. Навстречу ему вышел ангел-спаситель, старик с большой потёртой собакой.
– Да, да, здесь был третий корпус, барак стоял с довоенных времён, его снесли лет восемь тому назад. Вот как раз тут он был, где этот скверик...
Картина прояснялась, но легче от этого не становилось.
– Соня, Соня, – тормошил Шурик спящую, – а с Зацепы куда вы переехали? Забыла? Куда вы с Зацепы переехали?
Она, не просыпаясь, ответила ровным тонким ГОЛОСОМ:
– В Беляево, ты же знаешь.
Шурик уложил Соню ровненько, чтобы обе ноги лежали рядком, сел на скамейку, поправил съехавшую туфлю. Руку она держала под щекой, как младенец, и была миловидна, как дитя...
Вариантов было два: либо отвезти Соню обратно к Валерии, либо к себе домой. Но оставить её одну в Валерииной квартире всё равно он не сможет, да ещё утром могут прийти опечатывать комнату, как обещал «добрый» милиционер. Так что пришлось везти домой.
Он проклял всё на свете, пока тащил из двора на улицу неудобнейшую поклажу – две сумки, причем у одной лопнула ручка, и Соню, которая от сумок мало чем отличалась.
Когда такси в третьем часу ночи остановилось возле Шурикова дома, он чувствовал себя почти счастливым. Последним усилием он втолкнул Соню в прихожую и временно прислонил её к стене. Тут вышла Веруся и сказала:
– О Боже!
Соня сползла вниз и мягко сложилась возле двери.
– Да она же совсем пьяная! – воскликнула Вера.
– Прости, Веруся! Ну не мог же я её на улице бросить?
Потом Соня блевала, отмокала в ванной, плакала, засыпала и вскакивала, её отпаивали чаем, кофе и валерианкой. Наконец она сама попросила дать ей немного водки, и Шурик дал ей рюмку. Она выпила и заснула. Вера жалела Шурика, который попал в дикое положение, предлагала вызвать врача, но Шурик не решался: а вдруг просто отвезут в вытрезвитель?
Потом Соня проснулась, снова плакала о Валерии, снова просила дать немножко выпить... Потом обнимала Шурика за шею, целовала ему руки, просила полежать с ней рядом... Длилась вся эта свистопляска почти двое суток, и только на третьи сутки Шурику удалось отвезти не вполне протрезвевшую, но уставшую от питья женщину в Беляево, в семью...
Пожилая красивая женщина в шёлковом платье приняла её очень сдержанно. Из глубины большой квартиры вышел мрачный молодой мужчина с фамильными сросшимися бровями, судя по всему, брат, и грубо уволок Соню. Она что-то попискивала. Женщина кивнула Шурику сухо и поблагодарила очень своеобразно:
– Ну, что вы стоите? Вы уже получили своё, и не стойте здесь.
Шурик вышел, вызвал лифт и, пока ждал, услышал из-за двери визг, звук падающих предметов и громкий голос женщины:
– Не смей бить! Не смей её бить!
«Ужас какой! Неужели он её избивает?» – мелькнуло у Шурика, и он нажал на звонок. Дверь быстро отворилась: бровастый мужик пошёл на Шурика с кулаками:
– Чего нарываешься? Напоили, вы...ли, ну, чего ещё надо? Вали отсюда!
И Шурик припустил вниз по лестнице – не потому, что испугался, а потому, что почувствовал свою вину...
Он выскочил из подъезда и побежал к остановке автобуса – он как раз выехал из-за поворота. Вскочив в пустой автобус уже на ходу, он плюхнулся на сиденье – ему было тошно...
«Хорошо, что всё это не будет иметь никакого продолжения», – успокоил он сам себя.
Но тут он как раз ошибся. Через два месяца, выйдя из лечебницы, куда поместил её брат, Соня позвонила. Она благодарила его за всё, что он для неё сделал, плакала, вспоминая Валерию, просила встретиться с ней. Он твёрдо знал, что не надо этого делать, но Соня настаивала... Встретились.
Соня была почему-то уверена, что Валерия оставила Шурика ей в наследство. Кроме сросшихся бровей и алкоголизма, с которым она боролась с переменным успехом, у неё были маленькие цепкие ручки, страстная натура и маленький сын от первого брака. И Шурик ей был очень нужен. Для выживания, как она считала.
58
Незадолго до тридцатилетия Шурик совершил неприятнейшее открытие: как-то утром он брился в ванной комнате, поглядывая в зеркало, чтобы удостовериться, что бритва снимает ровно и не остается никаких пропущенных волосков. И вдруг заметил, что за ним следит из зеркала незнакомый ему мужчина, немолодой, довольно мордастый, с намечающимся вторым подбородком и мятыми подглазьями. Было мгновенье какого-то ужасного неузнавания себя, отчуждения от привычного существования и нелепое чувство, что тот, в зеркале, самостоятельное существо, а он, бреющийся Шурик, его отражение. Он стряхнул с себя наваждение, но не мог больше вернуться к себе, прежнему. Это открытие своего нового
