Когда Лаура наконец ступила на нужную тропинку, до нее донеслись крики. Это кричали Исак, Роза и Эрика.
— Лаyра!
— Аy! Аy!
— Лаура!
По тропинке к ней бежал Исак. Странное зрелище: волосы торчат в разные стороны, а сам он скорее не сердитый, а напуганный и растерянный. Увидев дочь с коляской, он прибавил ходу, и Лаура не знала, обнимет он ее или оттреплет за ухо. Он не сделал ни того, ни другого — может, потому, что запыхался: он просто заглянул в коляску и убедился, что ребенок жив и здоров. Лаура открыла рот, чтобы сказать что- нибудь, но Исак предупреждающе поднял руку: молчи! Он тяжело дышал — так тяжело, что ни слова произнести не мог. Наклонившись, он собрался с силами, а потом тихо произнес:
— Где ты была, Лаура? Чем, черт возьми, ты занималась? Как ты своими куриными мозгами додумалась утащить коляску с ребенком? — Исак выпрямился. Его дыхание стало ровней. Он навис над ней огромной скалой, открыл рот и зарычал: — Мы позвонили в полицию! Они скоро приедут сюда! Ты вообще понимаешь, что натворила?
Скрестив на груди руки и прищурившись, Лаура посмотрела на отца. Она его не боится. Она его не боится. Так она повторяла про себя. Я не боюсь тебя. Но ведь малышка никогда прежде не слышала, как Исак сердится. Потом она еще не раз услышит рычание Исака, однако в тот раз на лесной тропинке ей был всего лишь годик, и она никогда не слышала, чтобы люди так рычали, поэтому маленькая девочка испугалась и расплакалась. Повыше подняв ее, Лаура в упор посмотрела на отца:
— Не рычи, ты пугаешь ребенка.
Закрыв рот, Исак перевел взгляд с Лауры на девочку.
По тропинке к ним приближались Роза, Эрика и еще одна женщина, которую Лаура никогда прежде не видела. Увидев Лауру с ребенком, незнакомая женщина подскочила к ним, выхватила малышку и крепко прижала к себе. Лаура заметила, что лицо у женщины заплаканное и опухшее, а щеки покраснели. Роза перешла на шаг, а следом за ней плелась Эрика, жуя жвачку. Лаура поняла, что Эрике вся эта суматоха нравится: еще бы, похоже на театральное представление, и на нее, Эрику, никто не орет. Ведь не Эрика увезла коляску с ребенком в лес, не Эрика до смерти напугала маму девочки, и не из-за Эрики Исаку пришлось вызывать с материка полицию — целую колонну черно-белых машин. Положив руку на плечо Лауры, Роза тихо спросила, зачем та взяла Молли и ушла в лес.
— Я не знала, что ее зовут Молли, — сердито ответила Лаура. Она посмотрела на ребенка, прижатого к материнской груди, посмотрела на незнакомую женщину: интересно, она считает, что я хотела украсть ее ребенка?
Рука Розы сжимала ее плечо.
— Дело не в том, как ее зовут, — тихо сказала Роза, — дело в том, что ты взяла коляску и ушла и никому из нас ни слова не сказала.
— Вас не было! — ответила Лаура. — Там никого не было! Я кричала, но никто не отзывался!
Большая широкая ладонь Розы все сильнее давила Лауре на плечо. Лаура подняла голову и посмотрела на Исака — он молча стоял рядом с женой и кивал. Не важно, что говорила Роза, — он только кивал и кивал. Будто каждое ее слово было истиной в последней инстанции.
— Мы сидели на веранде и пили с Руфью кофе, — сказала Роза, — я и папа были на веранде и никуда не отходили ни на минутку. А Молли спала в коляске на лужайке.
— Я звала тебя! Кричала! — ответила Лаура. — Но вас никого не было! Вы меня не слышали!
— Если б ты кричала, мы бы услышали. Дверь на веранду была приоткрыта, чтобы мы знали, проснулась Молли или нет, — сказала Роза и доверительно добавила: — Руфь привезла на Хаммарсё свою дочь, Молли. Сама Руфь скоро уедет, а Молли немного побудет здесь. Не очень-то хорошее начало, правда? Ни для Молли, ни для Руфи, ни для нас. Мы все очень испугались и перенервничали.
Рука матери словно впивалась в тело Лауры, пока наконец не дошла до того места, где спрятаны слезы, кровь, сопли и тошнота, и Лаура затряслась всем телом и закричала:
— Я же звала тебя, мама! Но тебя не было! Я кричала!
Лаура отвернулась, и ее вырвало. Ее рвало и рвало, без остановки. Потоки рвоты изо рта. Рука Розы переместилась с плеча Лауры на лоб. Лаура вздохнула и закрыла глаза. Ей было семь лет. Она вытерла рот тыльной стороной руки и прошептала:
— Мама, я же сказала, что звала тебя.
Паап въехал в развалюху на территории жилищного кооператива весной 2004 года, чтобы быть поближе к брату — тот жил в доме престарелых «Фрюденс». Когда в октябре того же года его брат умер, Альфред Паап остался один в полуразвалившемся домике, и теперь рядом не было никого, кто нуждался в его заботе. Никто из жильцов не знал, откуда Паап родом. Одни говорили, что из Восточной Европы, но другие утверждали, что фамилия «Паап» не очень похожа на восточноевропейскую. Может, он вообще датчанин? Возможно, «Паап» — датская фамилия? Миккель Скар заявил, что Берлинскую стену давно разрушили, а Советский Союз распался, поэтому название «Восточная Европа» само по себе неверное. Лучше говорить «Центральная Европа». Однако он так и не решил, имеет ли фамилия «Паап» датское происхождение. В жилищном кооперативе собрание — как обычно, в семь часов в столовой дома престарелых «Фрюденс». Сначала на повестке дня был «осенний субботник у Марии и Нильса Осмундсен», а потом, отдельным пунктом, собирались обсудить Паапа. Причин на то множество. Во-первых, Паап ни разу не косил траву на лужайке возле своей развалюхи. Во-вторых, пока он тут живет, дом пришел в еще больший упадок. Когда дети разбили камнем окно, Паап не стал менять стекло и стекольщика не вызвал. Он просто взял и заклеил его крест-накрест двумя полосками бумаги.
— На это невозможно смотреть без содрогания! — заявил Миккель Скар. — Словно тут театр военных действий!
Ларс-Эйвинд сказал, что Миккель Скар, должно быть, редко смотрит в последнее время новости, если употребляет такие выражения.
— Я просто не над каждым словом задумываюсь, — недовольно ответил Миккель Скар.
— А стоило бы, — сказала Лаура, которую тут же поддержал Алф Краг.
— Мне кажется, Лаура, Ларс-Эйвинд и Алф, вы перегибаете палку! — перебила их Тува Гран, а к ее мнению все прислушивались: как ни крути, Паап живет с ней по соседству. Тува так надеялась, что в доме поселится семья с детьми.
Стоял октябрь. Моросил дождь. Показав на сидевшего на скамейке Паапа, маленькая девочка сказала:
— Его брат умер.
Лаура посмотрела на дочь:
— Умер? Откуда ты знаешь?
Юлия пожала плечами.
— Тогда, по-моему, нам надо подойти и выразить соболезнования.
Юлия снова пожала плечами.
— Выражать соболезнования — это значит, сожалеть о чьей-то смерти, — объяснила Лаура.
— А мне его не жалко! — возразила Юлия.
— Да, но Паапа жалко, поэтому мы с тобой тоже можем немножечко пожалеть его.
Скрестив руки на груди, Юлия посмотрела на мать. Девочка совсем недавно научилась закатывать глаза.
— Пошли же, Юлия, давай подойдем к нему!
Лауре стало досадно, что она не прошла мимо Паапа. Она подтащила дочь к скамейке, на которой сидел старик, и тихо сказала:
— Я слышала, у вас умер брат.
Паап медленно повернулся к Лауре. Глаза его были огромные и голубые — как у ребенка. С длинными темными ресницами. Он взял Лауру за руку и пожал ее.
— Когда вороны умирают, становится тише, — сказал он.
