— Королю Олаву была невыносима мысль о войне… Об этом времени… Обо всем! Поэтому он и умер.
— По-моему, он умер, потому что был старым и больным, — сказала Молли.
Поднявшись, она принесла с дивана плед и накрыла им бабушкины ноги. Она подумала, что на следующий день прогуляет, пожалуй, первый урок и купит большой букет цветов. Розы? Или может, тюльпаны? Нет, розы! Красные розы!
У Молли будет торжественный ужин. Сначала она позвонила сестрам и тоже их пригласила, однако никто из них не смог. У каждой нашлась причина. Эрика сказала, что лучше, если они с Лаурой не придут. Возможно, пора Молли и Исаку (который был проездом в Осло) поговорить с глазу на глаз, и не надо, чтобы им кто-нибудь мешал. «Ха! — сказала тогда Молли. — Почему бы и нет? Я могу его, например, спросить, почему живу у бабушки, а не вместе с ним в Стокгольме». Эрика ответила, что считает эту идею неудачной.
Молли решила прогулять все уроки — вместо уроков она накупит продуктов, приготовит еду и украсит дом. Раньше гости не приходили ни к ней, ни к бабушке. Молли больше любила сама ходить к друзьям. Бабушкина квартира не очень-то годится, чтобы приглашать туда гостей. Вскоре, когда Молли исполнится восемнадцать и она окончит школу, она начнет работать, переедет и станет жить одна. Она будет совмещать работу и учебу. Однако завтра она должна быть на высоте. Пусть Исак увидит, что она — самое настоящее сокровище. Молли возьмет его пиджак и повесит в шкаф в коридоре, а потом усадит Исака на диван, рядом с бабушкой, и предложит ему бокал белого вина. «Бокальчик аперитива?» — вот как она спросит, тогда они оба рассмеются, и напряжение спадет. Надо не забыть попросить бабушку не плакать. Исак придет на ужин не для того, чтобы слушать про Руфь. Может, дать бабушке снотворного и уложить ее в спальне? Молли посмотрела на нее. Они по-прежнему сидели в креслах и смотрели новости про войну. Молли погладила бабушку по морщинистой щеке. Старушка улыбнулась и похлопала Молли по руке.
Молли вздохнула. Вот так-то, Исак! Я даже цветы для красоты поставлю. Розы! Я угощу тебя вином, которое куплю в винном магазине, хотя мне еще нет восемнадцати. Поставлю на стол красивую фарфоровую посуду, хрустальные бокалы и серебряные приборы, положу льняные салфетки. Все это хранится у бабушки в шкафах. Я приготовлю тебе еду, томатный суп с базиликом на первое, филе на второе, в бокале у тебя будет красное вино, а на десерт — карамельный пудинг. Я не задам тебе ни единого вопроса про наши отношения, про тебя, про себя, про моих сестер, почему я не живу вместе с тобой, но… но… Мысленно Молли часто разговаривала с Исаком, но на этот вопрос ответить не осмеливалась. Может, он и правда не любит ее. Каждый год он проводил с ней несколько часов, просто чтобы соблюсти приличия, не предъявляя никаких требований, без всяких волнений, «не будем делать хорошую мину при плохой игре». Наверное, однажды и она узнает, что такое все разрушающая ярость. Она вспомнила, как однажды в детстве он высоко поднял ее — высоко-высоко — и сказал, что купаться в море запрещено, это опасно. Молли провела рукой по волосам. Они были густые, длинные и темные. Посмотрела на задремавшую бабушку. Та частенько засыпала перед телевизором. Иногда Молли будила ее и говорила: «Бабушка, тебе надо лечь в постель!» Тогда бабушка открывала глаза, припоминала все, что случилось, и говорила: «Нет- нет» — или что-нибудь в этом роде. Порой она даже и не просыпалась, а просто опиралась на Молли и шла в спальню, где падала на кровать. Все это она проделывала с закрытыми глазами, словно глаза договорились между собой, что в этот вечер они уже достаточно потрудились. Когда бабушка ложилась, Молли раздевала ее, сначала снимала платье, потом нижнее белье, комбинацию, колготки и трусы. Иногда она окидывала взглядом это бледное тело с бугорками, глубокими складками и венами. Но обычно она не тратила время на это — быстро натянув на бабушку чистую ночную рубашку, она укрывала ее одеялом, тушила свет и шептала на ухо: «Спокойной ночи». Именно это Молли и собиралась сделать сегодня вечером. Пусть бабушка поспит. Пусть она спит всю ночь. Завтра они возьмут специальный нож для цветов и подрежут розам стебельки, а потом вместе запекут филе, потому что бабушка очень хорошо умеет запекать говядину. «Секрет, — говорила она, — в том, что перед тем, как класть мясо в духовку, надо дать ему отдохнуть». Вообще-то это бабушка будет готовить мясо, однако они скажут Исаку, будто мясо приготовила Молли. Молли подняла руку, чтобы снова погладить бабушку по щеке, однако в этот момент в телевизоре послышался взрыв. Бабушка вздрогнула, и Молли отдернула руку. «Не просыпайся! Не просыпайся! Ты должна проспать всю ночь». Встав с кресла, Молли потянулась. Завтра она прогуляет первый урок. Она взглянула на экран. Теперь показывали не войну в Ираке, а парк возле Королевского дворца, скорбящих родителей с детьми, цветы, плюшевых мишек, листки с рисунками и стихами и тысячи зажженных свечей. Выключив телевизор, она подошла к окну. Начался снегопад. Открыв окно, она высунула голову наружу и открыла рот. Снег падал на ее губы и язык, он был холодным и мокрым. Молли улыбнулась. Она вытянула руки. Теперь снег падал на ее ладони. «Да! — подумала она. — Да! Так оно все и будет». Она прогуляет первый урок. А может, и все уроки. Завтра утром, как только откроются магазины, она пойдет и купит большущий букет красных роз.
Зимой 1992 года Исак позвонил Симоне сам. Был вечер, и она сидела дома. Исак почти никогда не звонил Симоне домой. Они договорились, что она будет ему звонить, если что-то случится, или он будет звонить в свой дом, когда она там. Дома у Симоны было полно народу. Четверо детей, шестеро внуков и еще трое внучатых племянников, самому младшему из которых было всего несколько недель от роду. А еще муж, свекор, сестра мужа и бабушка, которая была вполне в своем уме, но уже не могла говорить. Всех их надо было накормить.
— Я не вовремя? — спросил Исак.
— Да, — ответила Симона.
— Моя жена умерла, — сказал Исак.
— Роза?! О Господи!
— Она заболела. И я ничем не смог ей помочь.
— Я очень сочувствую вам, — сказала Симона.
— Это ужасно, — сказал Исак.
— А как Лаура? Как она себя чувствует?
— Она несколько лет назад переехала в Осло, — ответил Исак. — Все мои дочери сейчас живут в Осло.
— Вот оно как, — сказала Симона, посмотрев на своих голодных домочадцев.
— Я подумываю покончить с собой, — внезапно сообщил Исак.
— Ну это-то всегда успеется, — сказала Симона.
— Без нее нет смысла жить.
— Понимаю.
Симона не знала, что ей еще сказать. Он втянул ее в разговор о вещах, о которых они обычно не говорили.
— Вам, наверное, интересно, зачем я звоню? — спросил Исак.
— Да.
— Я хочу продать квартиры в Лунде и Стокгольме, отремонтировать дом на Хаммарсё и переехать туда.
— Дело непростое, — ответила Симона.
На том конце провода воцарилось молчание. Она ждала.
Наконец Исак сказал:
— Я просто хотел, чтобы вы знали об этом, Симона. Я собираюсь переехать на остров навсегда.
Симона пыталась отогнать от себя эгоистичные мысли, но порой у нее это плохо получалось. Вот и теперь ей подумалось, что она вскоре потеряет свое ледяное убежище — а все потому, что старик лишился всего и надеется обрести на острове хоть что-то из утраченного. Сидел бы уж лучше на месте… Она сказала:
— Вы ведь в курсе, что дом сильно обветшал? Спустя столько лет вы вообще вряд ли его узнаете.
— Я понимаю.
Симона посмотрела в окно кухни. Нет, вид из окна чужой кухни нравился ей явно больше. Той кухни, которая до этого телефонного звонка тоже была ее.
