Минуло полчаса жуткого напряжения, «показавшихся вечностью», и Родерик изнемог. Он так заорал, что испугался собственного голоса: «Уйди! Ради бога, оставь меня!» Видимо, крик его разрушил чары. Тотчас в комнате что-то изменилось, Родерик огляделся и понял: зловредная тварь сгинула.
— Не знаю, как я это почувствовал. Просто был уверен, что все предметы обычно безжизненны.
Напрочь обессилевший, он выпил «целый стакан» бренди и калачиком свернулся под одеялом. Как всегда, в его удаленной комнате было тихо. Взволнованные голоса и беготню, возникшие в доме, он либо не слышал, либо не придал им значения, потому что слишком устал. Он забылся тревожным сном, но через пару часов пришла Каролина, которая хотела его проведать и рассказать о несчастье с Джиллиан. Родерик ужаснулся: собака укусила девочку именно в тот миг, когда он велел злой твари убраться из его комнаты.
— Вы понимаете? — На его изрубцованном лице горели воспаленные глаза. — Во всем виноват я! Из трусости я выгнал зло, и оно нагадило другому человеку. Бедный ребенок! Если б я знал, я бы вытерпел что угодно, ей-богу… — Он отер рот и постарался говорить спокойнее: — Уверяю вас, теперь я всегда начеку. Готов к его приходу. Стерегу. Днем еще ничего, днем оно не появляется. Любит напасть исподтишка. Точно хитрый, злобный ребенок. Ставит мне ловушки. Открыло дверь, чтобы я расквасил физиономию. Прячет мои бумаги и подсовывает всякое под ноги, чтобы я споткнулся и свернул себе шею! Ничего. Пусть делает что хочет. Пока оно в моей комнате, я могу его удержать. Сейчас это самое главное, понимаете? Не подпустить заразу к сестре и матери.
6
В моей практике много раз так случалось, что, осматривая пациента или изучая результаты анализов, я приходил к неотвратимому выводу: случай безнадежный. Хорошо помню молодую, недавно забеременевшую женщину, которая пришла ко мне по поводу легкой простуды; я прослушал ее и уловил слабые симптомы губительного туберкулеза. Или вот: у красивого одаренного юноши «что-то побаливало»; это «что-то» оказалось мышечной атрофией, которая через пять лет свела его в могилу. Наряду с растяжениями и сыпями семейный врач имеет дело с опухолями, метастазами и глаукомой, но с ними я так и не свыкся, всякий раз меня охватывает тягостное чувство бессилия и отчаяния.
Подобное отчаяние закралось в мою душу, пока я слушал невероятную историю Родерика. Не помню, сколько длился его рассказ; ежась от жутких деталей, он путано и сбивчиво говорил, я молча слушал. Когда он смолк, я оглядел свою тихую комнату: весь безопасный, привычный и ясный мир — печка, конторка, инструменты, склянки с выцветшими ярлыками, надписанными старым Гиллом: «Наст. сциллы», «Йод. калия» — казался немного странным и каким-то скособоченным.
Род меня разглядывал. Он отер лицо и, скомкав платок, проговорил:
— Вы хотели знать. Я предупреждал, это мерзко.
— Очень хорошо, что рассказали, — откашлявшись, сказал я.
— Правда?
— Конечно. Жаль, вы не сделали этого раньше. Сердце кровью обливается оттого, что все это вы держали в себе.
— Пришлось. Ради семьи.
— Я понимаю.
— Вы не осуждаете меня из-за девочки? Богом клянусь, если б я знал…
— Нет-нет, никто вас в этом не винит… Если позволите, я бы хотел вас осмотреть.
— Что? Зачем?
— Ведь вы устали, не правда ли?
— Устал? Господи, я с ног валюсь! Ночью глаз не смыкаю — боюсь, что тогда оно вернется.
Я потянулся к саквояжу, и Родерик словно по команде стащил с себя свитер и рубашку. Зябко потирая плечи рукой в замаранной повязке, он встал на каминный коврик; в майке и брюках он выглядел тощим ранимым парнишкой. Я его прослушал, измерил давление. Честно говоря, я лишь тянул время, потому что уже сделал вывод, к какому пришел бы всякий на моем месте. Рассказ его потряс меня до глубины души, и я хотел обдумать свои дальнейшие действия.
Краткий осмотр не выявил ничего, кроме недоедания и переутомления, что встречались у половины моих пациентов. Все еще раздумывая, я медленно убрал стетоскоп и тонометр в саквояж. Родерик застегивал рубашку.
— Ну что? — спросил он.
— Сами же сказали, вы измождены. Переутомление может очень странно аукнуться.
— То есть? — нахмурился Род.
— Знаете, я крайне встревожен тем, что вы рассказали, а потому не стану притворяться и мямлить. Думаю, у вас психическое расстройство.
Раздраженно вздохнув, он отвернулся.
— Послушайте меня, Род. То, что вы пережили, не что иное, как нервный срыв. Это вполне обычный результат перенапряжения, в котором вы существуете с тех пор, как вернулись с фронта. Этот стресс в сочетании с военным шоком…
— Военный шок? — презрительно фыркнул Родерик.
— Да, отсроченный шок, весьма частое явление.
— Я знаю то, что знаю, — покачав головой, твердо сказал он. — А знаю я то, что видел.
— Вы знаете то, что вам
— Да нет же! Как вы не понимаете! Господи, зря я рассказал. Вы же сами просили! Я не хотел, но вы меня заставили. А теперь делаете из меня какого-то психа!
— Вам нужно хорошенько выспаться.
— Говорю же, тогда оно вернется!
— Нет, Род. Поверьте, оно вернется, если вы не будете спать, потому что это галлюцинация…
— Ах так! Значит, галлюцинация?
— …она подпитывается вашей усталостью. Я бы советовал вам на время уехать. Прямо сейчас устроить себе небольшой отпуск.
Он натягивал свитер, из горловины выглянуло его изумленное лицо:
— Уехать? Вы меня не слушали, что ли? Если я уеду, бог знает что может случиться… — Род торопливо пригладил волосы и взял пальто. — Я и так уж задержался. — Он глянул на часы. — А все вы! Мне пора домой.
— Ну хоть возьмите люминал.
— Дурь? Считаете, поможет?
Я направился к шкафчику с лекарствами.
— Нет! Не надо! — выкрикнул Род. — В госпитале меня этим под завязку накачали. Больше не хочу. Не надо мне ваших таблеток, я их выброшу.
— Вдруг передумаете?
— Нет!
Я оставил таблетки на месте.
— Пожалуйста, выслушайте меня, Род. Если уж мне не удается уговорить вас уехать… Мой бирмингемский знакомый, очень хороший врач, держит клинику, которая специализируется на случаях, подобных вашему. Позвольте, я его приглашу побеседовать с вами? Он вас только выслушает. Больше ничего не надо, просто расскажите ему все, как рассказали мне.
Лицо Родерика отвердело.
— Мозгоправа сватаете? Психиатра, психолога или как там он у вас называется? Дело-то совсем не во мне. В доме. Неужели не понимаете? Тут нужен не врач, а скорее… — он подыскивал слово, — священник или кто-нибудь в этом роде. Если бы вы пережили то, что пережил я…
— Ну так давайте я поеду с вами! — воскликнул я. — Я побуду в вашей комнате и увижу, если оно появится!
