лет восемь-девять. Потом я был постарше, лет тринадцати. Просто вышел из школы, никто меня не остановил. Из гостиничного бара я позвонил Моррису, отцовскому шоферу. Мы с ним дружили. Он приехал, купил мне сэндвич и стакан лимонада. Мы сели за столик и поговорили… Я все продумал. Брат Морриса держал гараж, а у меня было пятьдесят фунтов; я хотел вступить в долю и стать механиком. Знаете, я вправду разбирался в моторах.
Родерик затянулся сигаретой.
— Моррис был очень чуток. Он сказал: «Что ж, мастер Родерик, — у него был чудовищный бирмингемский выговор, — наверное, из вас выйдет отличный механик, и брат мой почел бы за честь быть вашим пайщиком. Только, пожалуй, родители ваши шибко расстроятся, вы же наследник имения и все такое». Моррис хотел отвезти меня в школу, но я заартачился. Тогда он отвез меня домой и сдал кухарке, а та втихаря отвела меня к матери. Они полагали, мать позаботится обо мне и замолвит словечко перед отцом, как поступают матери в кино и постановках. Но не тут-то было: мать лишь сказала, что я чрезвычайно ее
Родерик смолк, забыв о тлевшей сигарете. Потом глухо проговорил:
— Нэш служил во флоте и был убит в Малайе. Знаете, я почувствовал облегчение, когда узнал о его смерти. Я уже летал, но ощущение было такое, словно кто-то из одноклассников сообщил, что родители перевели Нэша в другую школу… Наверное, бедняга Моррис тоже умер. Интересно, как там его брат. — Голос его огрубел. — Жалко, я не стал совладельцем гаража. Я был бы в сто раз счастливее, чем сейчас, когда все силы вбухиваю в это проклятое имение. За каким чертом я это делаю?
— Полно вам, Род, — сказал я, потому что голос его взвился, а сам он беспокойно заерзал.
Увидев, что сигарета погасла, Родерик прикурил от нового газетного жгута и швырнул его в огонь, но он, ударившись о решетку, упал на ковер. Я поднял горящую бумагу и кинул ее в камин. Потом, видя состояние своего собеседника, прикрыл очаг сетчатой шторкой, какая бывает в некоторых каминах, чтобы не обожглись дети.
Родерик откинулся в кресле, воинственно сложив руки на груди. Затем, пару раз пыхнув сигаретой, он стал оглядывать комнату; на исхудавшем бледном лице его темные глаза казались огромными. Я понял, что он выглядывает, и мне аж поплохело. До сих пор он вел себя дерзко и неприятно, но был вполне разумен и о галлюцинациях не поминал. Теперь же я видел, что ничего не изменилось. Рассудок его был помрачен. Наверное, выпивкой он придавал себе храбрости, а вся его грубость была от отчаяния.
— Нынче будут фокусы, — проговорил он, оглядывая комнату. — Я это чувствую. У меня появился нюх. Теперь я точно флюгер, что подрагивает от перемены ветра.
В голосе его звучала скорбь, но я не смог определить, сколько в этом наигрыша, а сколько искренности. Удержаться было невозможно, и я проследил за его взглядом. Я вновь увидел умывальник, а потом тоже запрокинул голову и посмотрел на потолок. В темноте я разглядел то необычное пятно, а потом… Сердце мое ухнуло, когда в ярде от него я увидел другое пятно, точно такое же. Кажется, чуть дальше было еще одно. Я взглянул на стену, возле которой стояла кровать, и там увидел пятно. Или почудилось? Точно не скажу, может, играла тень. Взгляд мой заметался по комнате, но теперь казалось, что вся она испещрена загадочными пятнами. Вдруг возникла мысль, что оставлять здесь Рода не то что на ночь, но даже на час нельзя. Оторвав взгляд от тьмы, я подался вперед и настойчиво сказал:
— Род, прошу вас, поедемте со мной в Лидкот.
— Зачем?
— Полагаю, там вам безопасней.
— Я не могу уехать. Я же сказал, ветер меняется…
— Хватит болтать!
Родерик моргнул, словно вдруг что-то понял, и почти смущенно сказал:
— Вы боитесь.
— Род, послушайте…
— Чувствуете, да? Вы почувствовали и испугались. А ведь не верили мне. Весь этот треп о «нервном срыве, военном шоке»… Теперь вы испуганы больше меня!
Я понял, что и впрямь боюсь, но не того, о чем он бормотал, а чего-то смутного и ужасного. Я попытался схватить его за руку:
— Ради бога! Вам грозит опасность!
Родерик отпрянул и вдруг — видимо, алкоголь дал о себе знать — впал в ярость.
— Подите к черту! — заорал он, оттолкнув меня. — Прочь руки! Не хер указывать, как мне себя вести! Только это и знаете! То цедите советы, а то хватаете меня своими вонючими лапами! А если не хватаете, то пялитесь, пялитесь на меня своими погаными зенками! Да кто вы, на хер, такой? Какого черта сюда приперлись? Надо ж так исхитриться влезть в семью! Вы не наш! Вы никто!
Он грохнул стаканом о стол, расплескав джин на бумаги.
— Я зову Бетти, она вас проводит, — нелепо закончил Родерик.
Неловко потянувшись к стене, он принялся дергать ручку звонка, который откликнулся лихорадочным звяканьем, глухо донесшимся из подвального этажа. Заполошный звон напомнил о колоколе, каким поселковые бойцы противовоздушной обороны извещали о налете, и добавил уже вроде бы изжитой тревоги к сумбуру чувств, вызванных его словами.
Я открыл дверь как раз в ту секунду, когда к ней подбежала запыхавшаяся, испуганная Бетти.
— Все в порядке, — сказал я, загораживая вход в комнату. — Ошибочный вызов. Возвращайся к себе.
— Доктор Фарадей уходит! — крикнул Родерик. — Его ждут пациенты. Какая жалость! Проводи доктора в вестибюль и захвати его пальто и шляпу.
Мы с Бетти смотрели друг на друга, но что я мог поделать? Совсем недавно я сам напомнил Роду, что он «глава дома», взрослый человек, хозяин имения и прислуги.
— Хорошо, — выдавил я.
Пропуская меня, Бетти посторонилась и поспешила за моими вещами.
Я так разволновался, что перед дверью гостиной минуту постоял, пытаясь прийти в себя. Мне так и не удалось до конца справиться с собой, и я боялся, что лицо выдаст мое состояние. Однако мой приход никого не впечатлил. Каролина сидела с книгой на коленях, миссис Айрес посапывала в кресле у камина. Я никогда не видел ее спящей и потому еще больше оторопел. Услышав мои шаги, она проснулась и вскинула на меня испуганный бессмысленный взгляд ошалелой со сна старухи. Шаль, которой она укрыла ноги, соскользнула на пол. Я ее поднял и подал хозяйке, уже успевшей вернуться в привычный облик.
— Как там Родерик? — спросила миссис Айрес.
— Если честно, не очень, — помешкав, ответил я. — Не знаю, что и сказать. Каролина, потом загляните к нему, ладно?
— Только если он не пьян. Надоело уже.
— Пьян? — В голосе миссис Айрес слышалось легкое презрение. — Слава богу, его бабушка до этого не дожила… Я имею в виду мать полковника. Она всегда говорила: нет хуже зрелища, чем нетрезвый мужчина. Пожалуй, я с ней соглашусь. Что касается предков с моей стороны… кажется, они вообще были трезвенники. Да, в этом я почти уверена.
— Тем не менее перед сном проведайте его. — Я сверлил Каролину взглядом. — Просто убедитесь, что все в порядке.
Наконец она поняла мой намек и кивнула, устало прикрыв глаза. Я немного успокоился, но сидеть у камина и вести пустопорожние разговоры было выше моих сил. Поблагодарив за обед, я распрощался. В вестибюле меня ждала Бетти с моим пальто и шляпой. Увидев ее, я вспомнил слова Рода: «Да кто вы такой? Вы никто!»
