Дрянная погода лишь усугубила мое скверное настроение. Во мне клокотали злость и обида, я рывками переключал скорость и гнал так, что на повороте едва не слетел в кювет. Чтобы успокоиться, я до глубокой ночи разбирал счета и бумаги, но и потом ворочался в постели, едва ли не мечтая о вызове к больному, который отвлек бы меня от мучительных мыслей.
Однако никто не пришел; я зажег свет и налил себе выпить. Взгляд мой упал на фотографию в красивой черепаховой рамке, которую вместе с памятной медалью я держал на прикроватном столике. Я взял ее и всмотрелся в мамино лицо. Потом перевел взгляд на дом и вновь подумал о его обитателях. Удалось ли им забыться сном в своих темных зябких комнатах? Миссис Айрес подарила мне эту фотографию в июле, а сейчас начало декабря. Как же это вышло? За столь короткое время моя жизнь так переплелась с жизнью семейства, что я напрочь выбит из колеи…
Спиртное пригасило злость, и я наконец уснул. Спал я плохо. Но пока я сражался с мрачными кошмарами, в Хандредс-Холле произошло нечто ужасное.
7
Собранная из кусочков история выглядела так.
После моего ухода миссис Айрес и Каролина еще с час оставались в гостиной. Из-за моего намека Каролина чувствовала себя неуютно и в конце концов пошла проведать брата. Род был вдребезги пьян: раззявив рот, в обнимку с пустой бутылкой джина он развалился в кресле. Первым желанием раздосадованной Каролины было повернуться и уйти, оставив его «томиться в собственном соку», но в глазах Родерика промелькнуло нечто, напомнившее его прежнего. На секунду Каролину захлестнуло чувство полной безнадежности. Она опустилась на колени и прижала ко лбу его руку.
— Что с тобой, Родди? — тихо сказала Каролина. — Я тебя не узнаю. Мне тебя не хватает. Что произошло?
Он погладил ее по щеке, но ответить не смог или не захотел. Собравшись с силами, она решила уложить его в постель. Понимая, что ему надо сходить в туалет, Каролина вздернула его на ноги и довела до «мужского иго-го». Когда брат, которого мотало от стенки к стенке, вернулся, она сняла с него ботинки, воротничок и брюки. Каролина не смущалась, ибо привыкла его раздевать, когда ухаживала за ним после госпиталя. Едва коснувшись головой подушки, Родерик захрапел, источая жуткий перегар. Он лежал навзничь, и Каролина, вспомнив санитарную подготовку, попыталась перевернуть его на бок, чтобы, не дай бог, не захлебнулся рвотой. Однако пьяный братец упирался, и она, разозлившись, оставила его как есть.
Удостоверившись, что он хорошо укрыт, Каролина подошла к камину и, открыв сетчатую шторку, подбросила поленьев. Шторку вернула на место и проверила, что в пепельницах не осталось тлеющих сигарет, а все лампы и свечи погашены — в этом она абсолютно уверена. Затем около получаса они с матерью сидели в гостиной. По комнатам разошлись задолго до полуночи; в постели Каролина минут десять — пятнадцать читала, а затем почти сразу уснула.
Глубокой ночью — как потом выяснилось, около половины четвертого — ее разбудил тихий, но отчетливый звон разбившегося стекла; звук донесся снизу, то есть из комнаты Родерика. Встревоженная, она села в кровати. Брат колобродит по дому, решила Каролина, сейчас, чего доброго, попрется наверх и обеспокоит мать. Распаляя себя, чтобы всыпать ему по первое число, Каролина нехотя накинула халат, но тут ей пришло в голову, что нашумел вовсе не брат, а злоумышленник, который пытается проникнуть в дом. Наверное, она вспомнила треп о пиратах с саблями в зубах. Каролина подкралась к окну и, оттянув штору, выглянула на улицу. Золотистое зарево, скачущее по саду, и запах дыма сообщили: дом горит.
Пожар — вечный кошмар большого дома. В Хандредс-Холле пару раз загоралась кухня, но с огнем довольно легко справлялись. В войну миссис Айрес жила в постоянном страхе перед налетами, а посему на каждом этаже были приготовлены ведра с песком и водой, шланги и ручные помпы, которые, к счастью, ни разу не понадобились. Нынче помпы убрали, огнетушителей так и не завели, и только на стене подвального коридора рядком висели выцветшие от старости, прохудившиеся кожаные ведра, которые представляли собой скорее украшение, нежели пожарный инвентарь. Поразительно, что Каролина все это знала, однако не запаниковала, увидев пляшущие языки оранжевого зарева. Потом она говорила, что на мгновенье почувствовала нечто вроде
Потом Каролина вспомнила о брате. Схватив каминный коврик и одеяло, она бросилась к лестнице, истошными криками будя мать. В вестибюле дымом пахло сильнее, а в коридоре от загустевшего воздуха щипало глаза. Через раздевалку Каролина влетела в мужскую уборную, кинула коврик и одеяло в раковину с водой и принялась безостановочно дергать ручку звонка (я вспомнил, как в своей комнате это делал Родерик). Схватив мокрые покрывала, она выскочила в коридор, где столкнулась с перепуганной босой Бетти в ночной рубашке.
— Неси воду! — крикнула Каролина. — Горим! Чуешь? Тащи простыни, одеяла! Скорей!
С мокрым свертком в охапке она рванула к комнате Родерика. Еще за дверью Каролина стала кашлять и задыхаться, а в комнате, полной густого едкого дыма, ей вспомнилась газовая камера, где во времена ее военной службы устраивали тренировки. Тогда их учили пользоваться респиратором, но сейчас она могла лишь зарыться лицом в мокрые тряпки. Жар был уже нестерпим. Казалось, огонь полыхает повсюду; мелькнула отчаянная мысль: поздно, надо уходить. Каролина обернулась и чуть не завизжала от страха — огонь подкрался вплотную. Лихорадочно молотя одеялом по огненным языкам, она металась от одного жаркого озерца к другому, а потом разглядела мать и Бетти, которые тоже лупцевали пламя. Чуть рассеявшийся дым подплыл к потолку, и на кровати она увидела заходившегося кашлем Родерика, который, похоже, только что очнулся. На окне полыхали две парчовые шторы, две другие уже догорали — с карниза сыпались черные лохмотья. Пробившись к окну, Каролина распахнула створки.
В этом месте ее рассказа я вздрогнул — резкий приток воздуха мог необратимо раздуть пожар. По счастью, ночь стояла сырая и безветренная, а огонь уже подрастерял свою мощь. Каролина помогла брату выбраться на крыльцо и вернулась в комнату, где дыма стало меньше, но все напоминало маленький ад: невообразимый жар, тысячи дьявольских огоньков, черные хлопья, порхающие в воздухе, и злобные языки пламени, пытающиеся лизнуть руки и лицо.
Миссис Айрес, растрепанная, в грязной ночной сорочке, кашляла, хватая ртом воздух, Бетти таскала кастрюли с водой. Обгорелые остатки ковра, одеял и бумаги, перемешанные с золой, превратились в хлюпавшую под ногами черную слякоть.
Втроем они еще долго бродили по комнате, хотя в этом уже не было необходимости. Однако женщины помнили, как вроде бы потушенный очажок через пару минут вновь занимался, и теперь, перестраховываясь, что только можно заливали водой, а кочергой и каминными щипцами раскидывали тлевшие угольки, прихлопывая искры. Они одурели от дыма, глаза их слезились, промывая светлые дорожки на закопченных щеках, их била дрожь, ставшая откликом на пережитое, а также холод, с поразительной быстротой выстудивший жаркую комнату, едва залили последний огонек.
Вцепившись в раму, Родерик застыл у открытого окна, точно парализованный. Видимо, он был еще слишком пьян, а пламя и удушливый дым напомнили ему войну. Он переводил безумный взгляд с матери на сестру, гасивших искры, но не двигался с места и лишь потом в кухне, где его, укутав одеялом, усадили за стол, начал постигать, как близко подошла к ним беда.
— Видишь, что произошло, Каро? — Родерик схватил сестрину руку. — Понимаешь, чего оно хотело? Господи, оно хитрее, чем я думал! Если б ты не проснулась… и не пришла…
— О чем это он? — опешила миссис Айрес, испуганная поведением сына. — Каролина, что он говорит?
— Так… ничего. — Каролина все прекрасно поняла, но хотела оградить мать от кошмара. — Он еще пьяный. Родди, перестань.
Но Родерик стал «как сумасшедший»: закрыл ладонями глаза, схватился за голову, а потом в ужасе
