нашего народа станет прекрасней и богаче. Мирным трудом, выполнением своего долга мы со временем достигнем того, чем соблазняли нас социалисты, желая использовать нас, как стадо баранов, в своих утопических, преступных целях. Пусть они отвечают за кровь, которая пролита здесь, за все несчастья, обрушившиеся на наш народ.
— Этот говорит совсем как пастор, — шепчет Микелис Андрею.
— Голова… — роняет тот равнодушно, закуривая новую папиросу.
— Язык здорово привешен, — говорит Граузис. — Глядите-ка, теперь и он хороший.
Барон пожимает Яну руку.
— Я не предполагал, что вы, Робежниек, тоже…
Ян, улыбаясь, кланяется.
— Вы меня слишком мало знаете, господин барон.
Барон тоже хочет сказать несколько слов.
Он беседовал с князем. В лесах обоих имений будет устроена облава на лесных братьев. В Озолской волости надежных людей немного. Поэтому здешние должны прийти на помощь. Записаться можно у волостного старшины. На этот день всем будет выдано оружие. И еще был разговор с князем. Он, барон, считает, что в каждой волости нужны группы самозащиты. Но князь возражает. Надо, чтобы сход обратился с просьбой. Пусть в имение поедут самые уважаемые хозяева. Пастор тоже обещал похлопотать.
— Поймать бы Мартыня Робежниека, — толкует Бите. — Он тут все тропки и дорожки знает, он у них и главный.
— Андрей знает. Почему он не укажет?
— Да оставь ты в покое Андрея! — кричит тот, вскочив на ноги. — Спросите у Шнейдера.
— Пусть лучше хозяин Криев расскажет. Он лучше всех знает. У него ихнее гнездо.
Вилнис, услышав название своей усадьбы, но, очевидно, не поняв, в чем дело, подходит к столу и вытаскивает кошелек.
— Сколько ж там платить: два рубля тридцать четыре… тридцать пять… — Роется в кошельке и платит.
— И за сына, — выписывая квитанцию, замечает Рудзит.
— И за сына, значит, тоже… — И он отсчитывает еще.
— Кто виноват, тот норовит первым, — говорит Дзерве. — Эх, взять бы обоих вместе, с этим немым…
— И не думаю и не буду платить, — горячится Спрогис. — Я бедняк. У меня даже сапог нет, обуть нечего.
Вильде встает.
— Тут у нас есть еще объявление князя Туманова. Кто укажет, где скрываются лесные братья или только один Мартынь Юргисович Робежниек, получит пятьсот рублей.
— Вона! — восклицает веселый старичок, теперь уже совсем громко. — Тут тебе убыток и прибыль разом. Пять сотен… — Он прищелкивает языком.
— Господин Рудзит, — распоряжается Вильде, — возьмите повесьте на стену.
Рудзит достает бутылку гуммиарабика и приклеивает лист на стене. Все, толкаясь, устремляются вперед, каждому хочется своими глазами увидеть.
— И вправду: пятьсот рублей. А знаете, совсем неплохо… Уж коли ты решился на такое, то по крайней мере знаешь, что не даром.
— Теперь охотники найдутся.
— А ежели кто при облаве его схватит, тоже будут платить? Или там не сказано?
— Попробуй поймай.
Люди читают и смеются. Яну Робежниеку как-то не по себе, он беспокойно ерзает в своем углу. Да и Зетыня чувствует себя неловко, достает платочек и долго сморкается.
Барон смотрит на часы. Половина второго… Он встает и поспешно прощается.
На дворе поднялась вьюга, света белого не видно. Яростно бушуют последние зимние метели. Конь весь белый от снега. На седле целый слой.
Барон, пыхтя, сметает снег и торопливо садится в седло. Ветер бьет прямо в рот, в нос, порой совсем захватывает дыхание. Всадник поглубже втягивает голову в воротник полушубка и закрывает глаза. Конь сам знает дорогу.
В десяти шагах ничего не видать. Лишь кое-где еще проступают следы полозьев. Конь иногда берет в сторону, проваливается в канаву и тут же получает от всадника каблуками в бок. В такую мерзкую погоду барон вообще чувствует себя скверно. А у него еще зубы разболелись, никак их от ветра не спрячешь.
Кладбище… Что за дурацкая причуда, тащиться туда в такую метель. Нет, нет… он не поедет. Твердо решает не ехать. Она, скорее всего, тоже не придет. А может быть, и не собиралась прийти, только дурачилась. И чего ради он, будто деревенский парень, будет гнаться за этой девчонкой. Что сказала бы мама, узнай она про это… Нет, не поедет. Скорей бы только попасть домой.
И все же, невзирая на зубную боль и на скверную погоду, девушка в белой блузке, со светлыми, перехваченными лентой волосами нейдет из головы. Как она извивалась, словно медянка, когда он стеганул ее нагайкой по спине. Шея наклоняется, будто стебель с тяжелым цветком на конце. Грудь вздымается под прозрачной тканью… Эх! Ударяет лошадь каблуками в бока, и она от неожиданности подпрыгивает.
Не поедет, ни за что, решает он. Но, поравнявшись с местом, откуда виднеется холмик баронского кладбища, вдруг перемахивает через канаву и едет туда. Правда, все время не покидает мысль, что не следовало бы…
Перед глазами мелькает и исчезает в снежном вихре ряд кладбищенских берез и лип. И не скажешь: далеко ли еще или близко. Может, он уже проехал и теперь блуждает по обширным полям и лугам. Жуть пробирает от этого бескрайнего, бушующего снежного простора. Будто сам дьявол затащил его сюда.
Конь останавливается. И когда барон с трудом открывает слипшиеся глаза, кладбищенские деревья, шелестя ветвями, раскачиваются над его головой. Страшно как. Но все же он слезает, привязывает коня к столбику и легко перепрыгивает через ограду.
Деревья утопают как бы в одном сплошном сугробе, из которого торчит наружу крест часовенки. Дверь с подветренной стороны не занесена. Барон садится тут же на камень и переводит дыхание.
В затишье кажется совсем тепло и хорошо. Только как-то неприятно быть одному среди снежной пустыни, по соседству с покойниками. Но барон храбрится и не поддается страху. Ведь в его жилах кровь рыцарей… И не такое видывали его предки. Недаром на их фамильном гербе изображен волк с двумя скрещенными мечами…
А вдруг не придет… Ну, тогда уж несдобровать ей. Дурачить его! С драгунами так могла, а его за нос водить… Крепко сжимает кулаки. И перед глазами округлые плечи под легкой тканью. Вся ее тонкая фигурка с нежными очертаниями. И по какой-то странной случайности перед ним возникает другой образ — скелетообразная фигура его сестры Гортензии. Словно сухой ствол репейника рядом с облепленным пышным соцветием стеблем мальвы…
От холода сморкается по-мужицки — двумя пальцами, не снимая перчаток.
За часовней как будто послышались шаги. Барону сразу становится теплее. Пришла все-таки. Как же иначе, разве она смеет не прийти. Он — барон, а она — простая крестьянская девка. Каждая на ее месте чувствовала бы себя счастливой, удостоившись такой чести. Только бы от нее не пахло хлевом! Придется дать ей платье Гортензии и флакона два духов…
Поворачивает голову и застывает: перед ним — Мартынь Робежниек…
Огромная острая ледяная сосулька мгновенно пронизывает все его тело от пят до головы и острием вонзается в затылок. Рот раскрыт, но он не в силах произнести ни звука. На лице застыла глупая улыбка.
Затем правая рука его начинает потихоньку подвигаться к карману. Но этот проклятый все видит. И тут же огромный черный револьвер появляется перед самым носом барона. Он закрывает глаза и бессильно опускает руки.
