— Благодарю вас, барышня, за тот один прелестный момент вчера… — Барон насмешливо отвешивает поклон. — Очень хорошо, что ты держишь слово. Такой услуги я не забываю — никогда. Понимаешь? Никогда!..
Его напускная, издевательская любезность терзает Альму больше угроз и брани. Она догадывается, что должно вскоре последовать. Съежилась, как от ударов.
Барон вдруг начинает истошно кричать, и лицо его то багровеет, то синеет. Ругает ее самыми мерзкими словами и, топая ногами, размахивает хлыстом. Называет ее шлюхой, бунтаркой — опрокидывает на ее голову, как из ушата, все самое грязное, циничное. И сквозь всю эту истошную ругань слышится одно — жалоба на нечто ужасное, рассказ о каких-то переживаниях, которых он никогда не забудет и которые требуют отмщения. Альма не все понимает, однако чувствует, что ей придется ответить за все. Дрожит от жара и озноба, волнами пробегающих по телу.
— Простите, господин барон… — лепечет она, присев на кровать и, как школьница, спрятав лицо в передник. — Я больше не буду так делать
Кажется, детская наивность действует на барона. Глаза его загораются еще яростней, а рот ехидно ухмыляется в предчувствии чего-то приятного.
— Верно! Больше ты не будешь так делать! Но ты сделаешь кое-что другое. Гуляньям с лесными братьями — конец… Одевайся!
— Смилуйтесь, чего вы хотите?
— Скоро увидишь. В подвале имения теперь просторно. Посидишь неделю, другую — пока не переловят всех твоих кавалеров. Тогда посмотрим… Надевай шубу.
Со стоном она вся сжимается в комок.
Но тут хлыст свистит в воздухе. Два раза больно врезается в покрытое тонкой блузкой плечо, в спину. Альма с криком вскакивает. Пошатываясь, мечась, она ищет полушубок и шаль. Плечо и спину жжет огнем. «Трусиха… трусиха!» — проносится у нее в голове. А ноги подкашиваются от ужаса перед тем, что ее еще ждет.
Барон, немного успокоившись, закуривает.
— Где твой кавалер Робежниек?
— Я не знаю, — еле слышно произносит она.
— А-а, ты не знаешь. Скоро узнаешь… Готова? Vorwarts![26]
Гонит ее во двор и толкает к саням. Она садится боком, свесив ноги; барон с одним из матросов — на сиденье, лицом к ней. Второй на передке за кучера. Так они выезжают на большак.
Альме сидеть очень неудобно. Не на что опереться спиной, и она вся сгорбилась. Твердые каблуки барона больно вдавливаются ей в тело, но она сжимает зубы и терпит. Предвидит, что придется вынести еще большее, гораздо большее. Убитая, растерянная, она отупела от муки.
Сворачивают к озолскому имению. Но ей безразлично. Она не в силах ни думать, ни рассуждать. Горькие и гнетущие предчувствия сдавили душу. Мелкой дрожью пронизывает все тело. И барон, наверно, замечает все… Он посмеивается, угощая папиросами матросов.
В озолское имение приезжают вечером. Сквозь голые вязы и каштаны, будто привидение, маячит обгоревший замок с черными проемами окон и провалившейся в одном конце крышей. Но в другом крыле, на верхнем этаже, виден свет. Плохо горят эти старые рыцарские замки с заплесневелыми стенами и толстыми дубовыми полами.
Альма не понимает, что с ней творится. Вот она поднимается по цементной лестнице, шагает по гулким, закопченным коридорам, где на стенах против выбитых окон кое-где фантастически мелькает в сумерках какая-нибудь намалеванная гирлянда роз или выглянет из тьмы наполовину покрытый сажей, закованный в латы грозный рыцарь с пышными перьями на шляпе.
Ее ведут через маленькую переднюю с забитым досками окном и прогоревшим в углу полом. У коптящей лампочки четверо матросов играют в карты. Это стража, которую с сегодняшнего утра прислали барону. Шесть человек теперь охраняют его жизнь… Альму снова ведут по узкому коридору мимо каких-то дверей, за которыми слышен треск горящих дров и звон кухонной посуды. Потом ее вталкивают в просторную, темную комнату. Дверь захлопывается. Поворачивается ключ. Холодные тени обступают ее со всех сторон и загоняют в более светлый угол.
Она сидит на полу, скрючившись и уткнувшись лицом в колени, закрыв глаза. Вокруг жуткая, холодная пустота. Но она слышит, как, шурша, передвигаются тени, наклоняются над ней и с тихой издевкой пытаются заглянуть ей в лицо. Влажное дыхание плесени обдает ее всю. Плечо и спина еще горят от баронской нагайки.
Но молодая, упругая жизнь слишком сильна, чтобы неожиданный удар мог ее окончательно пришибить. Холод и физическая боль постепенно проясняют сознание. Альма поднимается и, держась за стену, пробирается к окну. На дворе уже совсем стемнело. Заснеженный двор простирается внизу, и его, будто вал, дугой окружают вязы и каштаны.
За дверью слышится звон посуды. Барон ужинает. Раздаются голоса, его и какой-то пожилой женщины. Альма припоминает и узнает. Обитатели ближайших имений всем известны. Оттого, что поблизости женщина, становится как будто лучше и спокойнее. Возбуждение улеглось и уступило место рассудку.
Первая мысль о побеге… Но как убежать отсюда? Комната на втором этаже. Частый железный переплет оконных рам — как тюремная решетка. И они как будто совсем не открываются. Дверь на замке. Может быть, есть другой выход… Но в комнате теперь так темно. Плотная тьма пугает ее больше, чем тени в углах. Однако идти и ощупывать стены она не решается. Так и чудится ей, что кто-то здесь притаился, выслеживает, ждет. Чего ждет, она не знает, но чувствует: еще только начало, а впереди что-то жуткое… Стискивает зубы и силится сдерживать распирающее грудь дыхание.
Потом отходит от окна. Распрямляется, готовясь к борьбе. Добром она не сдастся. Ногтями и зубами…
Дверь отпирается. Прикрывая ладонью свечу от сквозняка, входит пожилая, высокая, сухопарая экономка озолского имения, которую Альма и раньше не раз встречала.
Взглянув мельком на Альму, она идет через всю комнату и ставит свечу на маленький столик. Столик, стул подле него, а у стены кровать, покрытая коричневым ватным одеялом. Ничего больше в комнате нет. Дверь только одна. Стены серые, в углах паутина. Потолок черный, с толстым крюком посередине. Больше ничего.
Тюрьма. Альма так и застывает на месте. Глаза ее, умоляющие, горящие отчаянием, обращены к женщине.
Та стоит спиной к Альме.
— Так!.. Свечу я оставлю… — Голос у нее скрипучий, как только что отворившаяся дверь. — Ты ложись спать. Когда понадобишься господину барону, он позовет.
Альма делает шаг к ней.
— Тетушка… — шепчет она. — Тетушка…
— Что еще? — сухо и скрипуче спрашивает та.
Альма сразу даже не знает, что сказать. Что она хотела сказать этой старухе? Ее бедная голова уже не в силах соображать. Мозг будто окован стельным обручем. Только когда старуха уже у дверей, она вдруг во весь голос кричит:
— Отпустите меня!
— Чего эта шлюха там визжит?! — доносится в приоткрытую дверь сердитый голос барона.
Старуха прикрывает дверь и возвращается.
— Цсс! Замолчи! — Ее шепот еще омерзительней, чем скрипучий голос барона. — Никаких скандалов! Запомни покрепче. Иначе всыплют тебе. Позову матросов — и так зададут, что сидеть не сможешь. И смотри, господину барону ни в чем не перечить. Чтобы шелковая была… — Шаркая по полу, она подходит вплотную к Альме и, тыча ей в лицо свой противный совиный нос, шепчет: — Чтоб без глупостей. Ты постарайся угодить господину барону, авось обойдется. Он не такой уж злой.
Костлявыми пальцами хватает она ее за ухо и больно дергает.
