В этот вторник Эдит Ринкель стояла в гостиной в лифчике и трусиках, держа в руках чашку с кофе, и внимательно изучала свою коллекцию. Она подошла ближе, скользнула рукой по полке с бирюзовыми и зелеными туфлями, немного помедлила, остановившись у факультетско-синих с серебряными тонкими каблуками, потом взяла в руки любимую в последние годы пару: Сальваторе Феррагамо, изумрудно-зеленый шелк, не очень высокие каблуки, очень устойчивые. Но она отставила их и выбрала на верхней полке абрикосового цвета лодочки с ремешком от Балли. Подержала их в руках, вытянула руку, посмотрела на них, прищурившись, кивнула и, напевая, надела, после чего прошла в спальню и достала из шкафа черный костюм из тонкой шерсти. Когда через десять минут она шла на остановку Адамстюен, чтобы сесть на трамвай и доехать до Блиндерна, то с удовлетворением поглядывала на свои ноги. В папке для документов лежали кое-какие бумаги, над которыми она корпела прошлым вечером. Она собиралась продолжить эту работу и знала, что засидится в своем кабинете допоздна. Она была рада.
На следующий после визита к маме день Пол пришел на работу рано. Полный ожиданий, уверенный в себе, он направился пружинящей походкой к кабинету Нанны, но остановился, не дойдя до него: не хватило смелости. Его шаги замерли, руки опустились вдоль тела, он был парализован осознанием значения поступка, который собирался совершить. Он медлил, он хотел отсрочить неотвратимое, хотел еще несколько секунд подождать, прежде чем сделать шаг, который изменит его жизнь. Внезапно дверь кабинета Нанны открылась, и из нее вышел мужчина с русыми волосами и ухоженной бородкой. Пол услышал ясный голос Нанны, которая благодарила мужчину; тот, в свою очередь, попрощался — по-шведски — и проследовал мимо Пола к лифтам.
Пол взглянул на часы, в девять пятнадцать он должен был присутствовать на заседании. Он решил пожить обычной жизнью, жизнью, которая ему так нравится, еще один день. Завтра он зайдет в кабинет к Нанне. Завтра начнется его новая жизнь.
Он преподает не очень много, поскольку занимает должность научного сотрудника, но утром по средам ведет сдвоенную пару. Завтра после занятий он пойдет прямо к ней в кабинет, без промедления постучит и скажет, что любит ее. «Я люблю тебя», — скажет он.
На заседании, бесконечном и бессмысленном, посвященном принципам закупки книг для библиотеки, Пол размышлял над глаголом «любить». С тех пор как он увидел Нанну, ему было очевидно, что этот глагол лучше всего подходит для описания его чувств. Неписаные правила, принятые в норвежском языковом сообществе, гласят, что слово «любить» употребляется применительно к длительным отношениям, что мужчина должен на протяжении как минимум четырех-пяти месяцев состоять в отношениях с женщиной, прежде чем он по праву может называть свои чувства этим глаголом. Когда человек находится на первой ступени отношений, когда он с ума сходит от влюбленности, тогда не говорят, что он любит. А стоило бы, размышлял Пол, в то время как Хольстейн, как всегда, вяло говорил о том, что кафедре следует отказаться от подписки на какой-то журнал. Потому что «любить» — это очень интенсивный глагол, который как раз подходит для описания первой ступени отношений. Для выражения желания, эйфории и всепоглощающего интереса в норвежском языке недостает слова. Нужен новый глагол, думал Пол. Но все, что приходило ему в голову, звучало глупо, искусственно. Пол предпочел бы заставить глагол «любить» означать то, что он хочет. Одновременно с тем, как он решил подвергнуть глагол «любить» лексическому прессу, он осознал, что хочет использовать оба его значения для выражения своих чувств к Нанне, он хотел выразить как навязчивую влюбленность, так и более глубокую любовь, ту, для возникновения которой обычно необходимо несколько месяцев («он любит ее»). Любить. Я люблю тебя. Он лишь однажды говорил это женщине. Да, один раз Карин X. — длинноногой архитекторше, с которой он встречался почти год. Да, Карин X. Как-то вечером она сидела у него на коленях, долго смотрела на него, а потом закрыла глаза и сказала, что любит. Взволнованный, но обеспокоенный, он взял ее костлявые ладошки в свои руки, поцеловал ее в губы, улыбнулся, но понял, что этого недостаточно. В конце концов он сказал это. «Я люблю тебя… ужасно», — произнес он, потому что не мог удержаться, он просто должен был добавить для усиления это наречие «ужасно», которое, как это ни смешно, смазало все предложение. Карин X. уткнулась носом ему в шею и оставила его в покое. Через пару недель он порвал с ней.
Хольстейн, у которого всегда находятся добавления к последнему выступлению, говорил своим тягучим жеманным голосом что-то насчет значения скандинавских университетских изданий. Пол вытянул под столом длинные ноги. До окончания заседания осталось всего четверть часа.
Пол понимал, что любит Нанну в обоих смыслах слова и ему придется рассказать ей об этом. А еще он хотел заняться с ней любовью.
Вообще-то Пол хороший преподаватель, но в эту среду он был просто в ударе, почти в экзальтации. Нанна! Всего через два часа он скажет Нанне, что любит ее. Он ходил по аудитории, размахивая руками. Он был дерзок, весел и предельно четок. В учебном материале он находил такие параллели и связи, о которых раньше и не подозревал. Внезапно ему вспоминались анекдоты, ярко иллюстрирующие сегодняшнюю тему. Студенты слушали как зачарованные. Он заставлял их смеяться и подталкивал к постановке своевременных и умных вопросов, мобилизуя все их знания.
В перерыв он выходил вместе с ними, стоял перед зданием футлинга в лучах сентябрьского солнца, горячо обсуждая что-то со студентами, флиртуя с самыми симпатичными девушками, веселя всех. Пол заметил полную мрачную студентку, стоящую поодаль от основной группы, улыбнулся ей, стал шутить, и ему удалось рассмешить ее. Он знал, что неподражаем и непобедим. «Нанна», — думал он. «Нанна!» — произносил он про себя ее имя с большим восклицательным знаком в конце.
На последней паре студенты выполняли задание, которое Пол написал на доске, а он ходил по аудитории и помогал тем, кому это было нужно. Наиболее красивые, а потому самоуверенные девушки, требовали внимания к себе, они требовали его с блестящей непосредственностью, поднимая вверх худые руки и отводя их назад таким образом, что очертания их грудей становились намного отчетливей. Другие сосредоточенно склонялись над тетрадями, тихо переговариваясь с соседом или соседкой. Пол прогуливался по аудитории, нагибался к студентам, интересовался, как идут дела, пару раз возвращался к доске и давал краткие пояснения для всех. Все это время он думал о Нанне.
В это утро в аудитории 64ФЛ не одного Пола одолевали страстные мечтания. Ученый Пол Бентсен и студент Александр Плейн думали каждый о своей женщине. Само по себе это неудивительно (и конечно, больше чем двое из находящихся в аудитории мужчин думали о женщинах), но дело в том, что эти двое думали о сотрудницах кафедры, о двух сотрудницах футлинга. Пол был преисполнен уверенности в себе и рвался открыть свои чувства, а Александр ушел в себя и размышлял, поглощенный беспокойным желанием, о женщине и о ситуации, в которой оказался. Он сидел за последним столом у окна.
Александру около двадцати пяти, у него до сих пор по-детски круглые щеки, и он по-мальчишески неуклюж. Его нежная и гладкая кожа напоминает розовато-белый марципан, на подбородке — несколько прыщей.
Он никогда особо не интересовался языками или теоретическими изысканиями, он оказался на кафедре футуристической лингвистики в основном потому, что не поступил на факультет информационных технологий, куда хотел попасть изначально. Александр попробовал сконцентрироваться на задании, которое Бентсен написал на доске, но не смог сосредоточиться: он думал о том, что случится после занятия. Бентсен пустился в очередные морфологические разъяснения, которых Александр не понимал и уже даже не пытался понять. До конца пары оставалось всего несколько минут. Он страшился того, что близилось, у него на лбу выступил холодный пот, но в следующую секунду он уже радовался до возбуждения. Увлеченный скабрезными, но робкими фантазиями, Александр, однако, успел заметить, что Бентсен сегодня более пылок, чем на двух предыдущих занятиях.
Но Пол не заметил отсутствующего взгляда Александра и не догадался о том, что его член начал твердеть, Александру же было совершенно неинтересно, почему Бентсен сегодня так воодушевлен.
Сразу после пары, держа под мышкой заметки, с испачканными мелом пальцами правой руки, Пол решительно направился к кабинету Нанны. У него был предлог зайти к ней: он прочитал в электронной библиотеке кафедры, что Нанна Клев взяла библию футуристической лингвистики «Необходимость языка для современного общества», а ему крайне необходимо было заглянуть в эту книгу, чтобы кое-что уточнить. Он постучал в дверь и оказался в ее кабинете.
Наверное, Пол на пару секунд лишился сознания, потому что следующее, что он помнит, это то, что
