сидел на стуле для посетителей и смотрел на нее. На ее милое светлое лицо цвета парного молока с медом. Они обсуждали свои проекты. Он пришел в себя на середине собственного рассказа о развитии морфологии глаголов. Нанна смотрела на него не отрываясь, кивала, и кажется, она была в восторге от того, что он вещал.
— Я слышал, твоя диссертация была очень хорошо принята, — сказал Пол через некоторое время.
— Уфф, я сейчас покраснею, — ответила Нанна и спрятала лицо в ладони. Пол не видел, как она краснела, но это казалось ему очаровательным. Может, он был и не прав (и это его даже немного беспокоило), но ему нравился тот факт, что способные девушки-лингвисты могут краснеть.
Он снова стал смотреть на нее. Она поднесла чашку ко рту, вытянула губы и дунула на горячий чай. О, как бы он хотел быть чаем в чашке Нанны!
Нанна рассказала, что ей, помимо всего прочего, поручили небольшой проект о будущей локализации фонем, но она не знает, с чего начать. У Пола имелись только элементарные познания в фонологии, но он объяснял ей основные принципы своего собственного морфологического исследования. «Я покажу тебе, как я составил алгоритм, — сказал Пол. — Я помогу тебе». «Я буду носить тебя на руках всю жизнь», — думал он. А Нанна смотрела на него, и белки ее глаз чуть порозовели, как внутренняя поверхность экзотической ракушки.
В дверь постучали, и прежде чем Нанна успела как-то отреагировать, в помещение ворвалась Эдит Ринкель и кабинет сразу уменьшился в размерах. Ринкель сказала, что до сих пор не получила тезисов фонологического проекта Нанны, которые та обещала написать. Можно получить их сейчас? Сию минуту?
Нанна ответила, но не мгновенно (и от этого восхищение Пола только выросло), что обязательно сделает это, но что еще не успела разобрать все свои бумаги. Она улыбалась и уверенно, но в то же время мягко смотрела на Ринкель снизу вверх. Та хмурилась. Потом Ринкель кивнула и пошла к выходу, но остановилась в дверях. Она взглянула прямо на Пола. Светлые глаза начальницы не отрываясь смотрели в глаза Пола, и он немедленно поднялся. «Я еще зайду», — сказал он, извиняясь. Он едва не забыл свои конспекты, вспомнил о них в последний миг, развернулся на пороге и взял бумаги, лежащие на краю стола Нанны.
Через секунду он бок о бок с Ринкель шел по коридору. Пол ждал, что она что-нибудь скажет, но она молчала. «Хорошо, что Нанна Клев начала у нас работать, говорят, она очень способная», — произнес он, когда они поднимались по лестнице. Ринкель посмотрела на него и улыбнулась, но ничего не ответила.
В своем кабинете Пол сел на стул, выглянул в окно и проводил взглядом группу студентов, медленно идущих через Исследовательский парк к металлическому мосту, ведущему в Блиндерн. Потом он поднес свои конспекты к носу, сделал глубокий вдох, но не уловил аромата Нанны, не почувствовал нежного запаха, которым, по его мнению, она должна обладать. Он почувствовал только запах бумаги и очень слабый, но отчетливый запах гниющих яблок. Черт! То, что польстило ему (потому что взгляд Ринкель нельзя было истолковать иначе, чем ревность), начинало раздражать, поскольку эта женщина обладала огромной властью над ним, и из-за этого он вел себя как подросток.
Пока пол сидел в своем кабинете и нюхал бумагу, тщетно пытаясь почуять запах Нанны, Александр стоял перед дверью профессора Ринкель и не осмеливался постучать. Мимо прошли двое мужчин и посмотрели на него долгим взглядом, который показался Александру злым и жадным до пикантных новостей. Это заставило его поднять руку и постучать. Из кабинета раздался голос: «Войдите», он открыл дверь и быстро вошел в кабинет. Когда он закрывал дверь, ему показалось, что из коридора доносится смех. «Запри», — приказала Эдит Ринкель, и Александр немедленно повиновался.
Она сидела за письменным столом, склонившись над книгой, палец скользил по строчкам, он видел ее профиль. Из окна на нее падал свет. Он заметил волосы над ее верхней губой, нет, не волосы, но множество темных пушинок, как на плоде киви. Ему это нравилось. Она повернулась к нему, и усики стали совершенно невидимыми, как ни приглядывайся. Он сомневался, не показалось ли ему это. Ведь Эдит Ринкель — само совершенство. Волосы уложены очень аккуратно с прямым как стрела пробором. А если приблизиться к стрелкам на ее брюках, то можно порезаться. Ногти у нее заостренные, довольно длинные, без лака, ровные и блестящие. Но вот он заметил: кожа вокруг ее глаз смуглая, как бывает только у темноволосых людей, и в этом цвете есть что-то сексуальное, такое сексуальное, что она стала казаться менее пугающей, может быть, более человечной. И очень привлекательной.
Но он продолжал стоять около дверей, руки его безвольно болтались вдоль тела, а между ног колотился страх. Эдит Ринкель поднялась, закрыла занавески и подошла к нему. Она начала раздевать его, нетерпеливо и беспорядочно, как ребенок, сдирающий обертку с рождественского подарка, но это единственное, что в ней было от ребенка. Потому что ребенком был он, а она — взрослая. Она возвышалась над ним, хотя он значительно превосходил ее ростом. Он пытался обнять ее, но она выскальзывала, продолжая его раздевать. Александр протянул руку, чтобы расстегнуть ее блузку, но она отмахнулась. Только когда он стоял перед ней полностью обнаженным, она медленно начала снимать с себя одежду, вылезла из персиково-черных туфель, осторожно отставила их в сторону и позволила студенту обнять себя.
Они занимались быстрым ненасытным сексом на толстом персидском ковре. Ни для одного из них это не стало сексуальным откровением, но оба более или менее были удовлетворены.
— На какие курсы ты записался в этом семестре? — спросила Ринкель потом, уже одевшись. Она сидела за столом, выпрямив спину, и на лице ее не было ни тени того наслаждения, которое она, несмотря ни на что, недавно испытала.
— ФУТЛИНГ 1100, — ответил Александр. Он лежал на спине на ковре, обнаженный, с руками под головой, демонстрируя уверенность в себе и больше не испытывая никакого страха.
— Так, экзамена нет, только реферат. Я позабочусь… — начала Ринкель, но остановилась. — Ты придешь в пятницу?
— Еще бы не прийти, — ухмыльнулся Александр. — Да, как минимум дважды.
Но Ринкель не улыбнулась, только почти незаметно подняла брови, отвела от него глаза и начала перебирать стопку бумаг.
Александр полежал еще какое-то время. Ринкель, казалось, была полностью поглощена работой. Внезапно Александр, вытянувшийся голышом на ковре, почувствовал себя идиотом. Он начал стыдиться собственных желаний и сексуального аппетита. Она — пожилая женщина. Она в два раза старше него! Полная пожилая профессорша. Он поднялся и стал одеваться, не произнося ни слова. «Пятница», — повторила Ринкель с вопросительной интонацией, не поднимая глаз. Он отрицательно покачал головой и ощутил себя еще более смешным, потому что понял, что ему очень хочется прийти. «Да», — произнес он.
Если бы он не был так поглощен осознанием собственной глупости, он бы заметил, что Ринкель и не думала читать лежавшие перед ней бумаги, она просто бесцельно перебирала их. Он открыл дверь и покинул ее, полный стыда и злости, в страхе, что кто-нибудь может его заметить. И он знал, что вернется.
Когда в четверг Пол Бентсен, переполненный надеждами и ожиданиями, пришел в Блиндерн, он узнал, что Нанна уехала на семинар в Стокгольм.
— Да, она уехала вчера вечером, — сказал Гуннар Вик, немного сутулый симпатичный синтаксист, обожающий галстуки с фигурным рисунком и яркие рубашки. — А что?
— Да нет, ничего, — ответил Пол и захлопнул за собой дверь с таким грохотом, что Гуннар Вик вздрогнул.
Ее не будет целую неделю. Нанна. Она снилась ему ночами, а днем он все время думал о ней. Голова его была почти полностью занята Нанной, до такой степени, что он плохо спал (чего никогда не случалось раньше), потерял аппетит (тоже новый феномен в жизни Пола), и даже не открывал таблицы сильных глаголов в «Excel».
Случалось, он просыпался среди ночи и со стыдом и одновременно со смехом осознавал, что его сны о Нанне ужасно напоминают сцены из маминых романов. Он видел неясные картины, в которых спасал одетую
