за стол и осталось только ей присесть, и она присела рядом с Сашей, поторопила его и Леонида:
— Кушайте, дорогие, кушайте.
— Значит, к лету обещали? — напомнил Иван о машине, и Леонид, так и поджидавший этого вопроса, охотно отозвался:
— Администратор так и сказал: еще, мол, и по грибы съездите, по самые первые. Еще спросил, когда у нас маслята появляются. Поди, уважает.
— А кто их не уважает, — даже как будто удивился Петро. — Самая верная закуска.
— Эт точно, — поддакнул Иван. — Без грибов теперь не останешься. Все твои будут.
— Да и по ягоды съездим. — Мария обняла Леонида, прижала к себе. — Как, Леня, не побрезгуешь сестренку взять, свозишь?
— А то как же? — добродушно засмеялся Леонид. — Тебя так в первую очередь.
— Вот уж спасибо.
— А чё, — не унимался Леонид, — машина своя, поди, не казенная. И по грибы съездим, и по ягоды.
— Да уж хватит вам изгаляться, — вмешалась мать. — Еще и машины нет, а вы уж разошлись.
— Так самое время! — воскликнул Леонид и окинул всех сидящих сияющим взглядом. — Я тебя, мама, по самой лучшей дороге прокачу с ветерком.
— Куда уж мне, старой, — отмахнулась мать. — Вроде бы и не пьяный еще, а собирает, собирает...
— Ничё, мама, — не успокаивался Леонид. — Ты с нами еще и по грибы съездишь, и по ягоды...
И тут Саша, уловив паузу, громко сказал:
— И к отцу на могилу. Верно?
Никто не ожидал услышать эти слова, ведь все вроде как бы шутили, заразившись общей радостью, и не было в этом разговоре ничего уверенного, серьезного, да и какая там могла быть серьезность, раз не было еще машины? Сашины слова прозвучали для всех неожиданно уже только потому, что никто не был подготовлен к такому переходу, кроме Саши, который за все время один лишь не поддавался легкости, а следил как бы со стороны, ждал своей минуты. Он ждал ее с того времени, когда, возвращаясь с братом на такси с аэродрома и всматриваясь в темнеющую степь, вцеплялся долгим, пристальным взглядом в одинокие пятна кустарников, которые среди высоких белых снегов казались еще более одинокими. И вдруг самый отдаленный кустарник, похожий на холмик могилы, снова — ярко и зримо — напомнил Саше об отце. Саша приник к стеклу и до боли в глазах смотрел на этот удаляющийся кустарник, и вот тогда он подумал о том, что в это лето он сможет запросто попасть в таежный поселок. И не один, а с семьей — с мамой, с Иваном, с Марией и Августой. Ведь у Леонида к весне будет своя машина, и все решится просто: они приедут в заброшенный поселок, и мать приведет их на могилу отца.
Эта мысль, такая простая и ясная, как все то, что окружало Сашу и постоянно жило в нем и для него, взволновала его, и он не высказал ее Леониду только потому, что ждал той самой минуты, когда сможет высказать ее всем вместе.
«Да, конечно, всем вместе, — обрадованно подумал Саша. — Не стану больше пытать у каждого, это теперь совсем ни к чему, раз вот так все неожиданно произошло: у всех одна радость, и она соберет всех вместе, за один семейный стол».
И вот эта минута пришла, и он громко сказал:
— И к отцу на могилу. Верно?
И Леонид, ошалевший от счастья, возбужденным голосом проговорил:
— И это можно. А чего нам стоит? Можем, даже запросто.
И думал Саша, что начнется сейчас разговор про отца, но ошибся, все снова поддались той общей легкости разговора, которая никого ни к чему не обязывала, а заражала всех единой веселостью и радостью, и больше никто, даже Леонид, и слова не сказал об отце, будто Саша и не вспоминал о нем вовсе, будто он про себя эти слова сказал, только для себя одного.
7
И, наверно, остался бы Саша в недоумении и растерянности, если бы поздно вечером, уже вернувшись от Леонида, не вспомнила об отце Мария. Она как бы случайно сказала, что вчера ей приснился отец, что как будто он снова зовет ее в гости.
— Сидим мы вроде за столом, вот так же, как сейчас. Вдруг дверь открывается, гляжу — он. Зову к столу — не идет, а сам руками показывает: иди, мол, ко мне. Я уж было встала, а тут свет зажегся. Гляжу на дверь — никого, и дверь закрыта. И кто свет зажег, неизвестно... К чему бы это?
— Вспомнила, поди, вот и приснился.
— Верно, — согласилась Мария. — Вот и Саша о нем заговорил, наверно, тоже вспомнил...
Саша заволновался, но пока подыскивал нужные слова, мать перебила Марию:
— Хватит тебе, Мария... Ложись-ка лучше спать. Завтра, поди, с утра?
— С утра.
— Ну вот, а ты все колготишься. Да и Саше постелить надо. В дороге промучился.
— Да я сам, — сказал Саша, вставая.
— Ты гость, ты сиди, — махнула рукой мать. — Мария, куда же ты? А одеяло? Чем парня укроешь?
Саша вышел следом за Марией в коридор, спросил:
— Почему она такая? Вроде сердится?
— Ты о ком?
— О маме.
— Не знаю... Наверно из-за машины.
— Почему?
— Как почему? Ведь из-за машины Иван с Петром схлестнулись, да и сейчас Петро недоволен, так и жди чего-нибудь. Вот и беспокоится...
— Непонятно. Чего беспокоится?
— Отвыкший ты уже. Вот и гостем заделался, а год-другой пройдет — и совсем родственников своих забудешь. Письма не напишешь.
— Зря это, Мария, — вспыхнул Саша. — Я не такой.
— Какой не такой? — подзадоривала Мария. — Тут ни проспектов тебе, ни асфальта. Ну, спи. Свет-то выключить?
Когда Мария пришла в спальню, мать уже лежала в постели.
— Чё так долго-то?
— Да простынь искала, — соврала Мария. — Завалилась под ребячьи рубашки.
— А спросить-то лень? Парня совсем замучила.
— Ничего, мама, отоспится.
Мать внимательно посмотрела на дочь.
— Не спрашивал он чё?
— А чё он должен спросить?
— Ну как чё?.. Расстроенный. Может, Петро чё ему сказал? А все из-за проклятой машины. Вот не угодил, а мучается. Он ведь у нас какой? Совестливый, угодить всем хочет. А разве всем угодишь? Вот и мучается.
— Все обойдется, мама.
— Дай-то бог, — вздохнула мать. — Неспокойно мне что-то. Вроде несчастья какого ждать...
— Ну, мама, ты скажешь... Разволновались вы все тут, вот и мерещится всякое...
Пока Мария с Сашей да с матерью говорила, будто чувствовала себя спокойной, уравновешенной, а как обступила ее тишина да полуночная темь, так стало ей не до сна, лежала с открытыми глазами, мучила себя вопросами.
