Федор Мельник:
— Не надо, Федор... Ты с ним того... не связывайся... Я сам...
— Ты что бормочешь? — удивляется Мельник. — Почему обо мне беспокоишься?.. Это тебе надо, а не мне. Верно?
— Как это — мне? — спрашивает Кузьмин.
— А так.
— Ну, говори, — и пристально смотрит на Мельника, точно так, как тот несколько минут назад смотрел на него.
— А что, скажу... Только не обижайся, — и как тайну Сообщает: — Из-за Ольги всё, да? Верно?
— Из-за Ольги?
— Ну да, из-за нее. Или у тебя другая есть? — Мельник помолчал, потом заговорил, горячась: — Непонятно только, почему ты согласился сесть на мотоцикл его. Да я бы в морду дал, а ты... ты... сел... А сейчас вроде побаиваешься... Верно?
— А она не могла с ним?.. Нет? — с трудом выдохнул Кузьмин и поднял глаза на парня.
— Дурень... Деваха — во, настоящая, — и, улыбнувшись, обнял Кузьмина. — Как она за тебя замуж пошла, ума не приложу.
Кузьмин смущенно заулыбался.
— А я тут... разное думал... все говорят, а ты...
— Курица тоже думала да в щи попала.
И хлопнул широкой ладонью по колену Кузьмина, засмеялся:
— А здорово ты сказанул: не пойду — и всё. Пусть наших знает. Это я уважаю... И все же ты побаиваешься, верно?.. Меня зачем-то предупредил. Зачем? — и снова взглянул на Кузьмина пристально, выжидающе.
— Молодой ты, горячий...
— Несдержанный, — в тон Кузьмину продолжил Федор Мельник и громко сказал, вставая: — Где наша не пропадала. Не бойся, Ванюша, у меня с ним счетов пока нет. А будут, я его — по шапке. Я такой... И тебе советую. Чуть что — по шапке, не робей.
— Не понимаешь ты, Федор, — раздумчиво протянул Кузьмин и тоже поднялся.
— Где уж нам, — усмехнулся напарник. — Ну, давай работать.
— Ты не сердись.
— Да что ты все меня успокаиваешь, — рассердился Мельник. — Девка, что ли, я.
И опять Федор ступил на борт вагона. На этот раз не смотрел Кузьмин вслед Мельнику. Нагнулся за бревном, помедлил, но, не выдержав, разогнул спину, так и не взяв в руки бревна. Мельник был уже на другом конце вагона. Крикнул оттуда:
— Начнем!
Не мог работать Федор молча. Что-нибудь да скажет, но отвечал Кузьмин неохотно, коротко, и ничего Мельнику не оставалось, как только замолчать.
Не глядел в его сторону Кузьмин, а когда через час посмотрел — едва не ахнул: все-таки какой мастер этот Федор Мельник! Стоял он почти на самом дне вагона, а он, Иван Кузьмин, едва до середины добрался.
Не отстает Кузьмин от напарника, старается, но с каждой минутой чувствует: сдает. Несколько раз бревно ударялось о борт, падало обратно в вагон. Но не просит Кузьмин отдыха. Потом обливается, губы сжимает — крепится. Не заметил, как остановился рядом Федор Мельник, придавил ногой бревно, к которому потянулся Кузьмин.
— Оставь, — сказал ласково. — Перекур сделаем. Положено.
С трудом разогнул Кузьмин спину, медленно пошел за Федором. Взобрались на борт вагона. Кузьмин достал сигарету и вспомнил, что спички дома забыл.
— Отдыхай, я сбегаю, — сказал Федор Мельник. Не успел возразить Кузьмин — Мельник уже по доске, приставленной к вагону, соскользнул вниз, на землю.
6
Печет солнце — дышать нечем. Смолистый запах сосновых бревен горчит. Ветерок едва ощутим. Можно, конечно, спуститься на дно вагона, прислониться к прохладной, отпотевшей от бревен стене. Но Кузьмин упрямо сидит на высоте, на солнцепеке. Думать совсем не хочется. Только не получается — то одно вспомнит, то другое. Почему долго нет Федора? Одному начать, что ли? Может, легче будет забыться?
Кузьмин вытягивает шею — не возвращается ли со стороны конторы Федор Мельник. Отсюда контора хорошо видна. Возле нее он замечает кучку людей. Еще минуту назад там никого не было, а вот — сбежались, как на пожар. Может, действительно что-нибудь случилось? Потому и Федора нет. Да, определенно что-то случилось. Вот уже доносятся до него приглушенные расстоянием голоса.
Кузьмин соскальзывает по доске вниз, на землю. Да, видать, поторопился — ударился коленом о камень. Прихрамывая, поспешил к конторе. Приостановился, прислушался и хотел назад повернуть, да заметил его Федор Мельник, рукой замахал:
— Ты чего, Ванюша? Иди сюда! Скорее!
Пришлось Кузьмину к остальным рабочим подсоединиться, вместе с ними ближе к крыльцу конторы подступить.
На крыльце двое — Коротков и Першин, секретарь партийной организации шахты. Да, долгонько его поджидали.
Говорил Першин негромко, плавно, а в толпе — сплошной шепоток. Не разберешь, что к чему. Кузьмин протиснулся вперед, на всякий случай, чтоб яснее уловить мысль секретаря, поинтересовался у Петрякова:
— О чем он?
— Все о том же, как лучше работать.
Впрочем, зря спросил, мог сам догадаться. Слева от себя увидел Нургалеева, хотел к нему подвинуться, но раздумал: все равно сейчас не закуришь.
Кто-то сзади вдруг решительно крикнул:
— Хватит рассусоливать! К делу ближе!
Першин поднял руку, не повышая голоса, проговорил:
— Как улучшить производительность труда, как ликвидировать простои, разве это не дело? Разве вам это не важно?
— Каждый день слышим! Надоело!
— Максимов, смотри у меня!
Это сказал Коротков — начальник склада. Ему с крыльца каждый виден. Разве только маленького Петрякова не заметит.
И тут встречается Кузьмин с цепким взглядом Короткова. Глаза бы отвести, спрятаться за широкой спиной Федора, так нет же — ближе к крыльцу шагнул, будто Коротков притягивал к себе, неожиданно выкрикнул:
— С машиной как — дадут? — и прислушался, словно другой сказал, а не он, Иван Кузьмин.
Смешался Першин, что-то на ухо зашептал Короткову. А шум среди рабочих все нарастал, нарастал — и прорвался:
— Верно, чего там!
— Хватит тянуть. Будет или не будет?
— В письме ясно сказано.
— Решать — и точка!
— Тише! — крикнул начальник склада. — Тише! — ударил кулаком по шатким перильцам. — Александр Петрович еще не все сказал.
Стихли голоса, под ногой Кузьмина хрустнула сухая ветка. Он подался назад, наткнулся на Максимова.
