с лошади и, довольный собой, шутливо щелкнул каблуками ботинок:
- Как, товарищ обучающий?
- Вроде бы щенок на заборе.
- Неужели? - дрогнул голос Романа.
- Все же малость получше щенка, - смягчился строгий наставник.
- А ведь я ездил дома, в лесничестве.
- Е-е-ездил, - презрительно протянул Башибузенко. - По-мужицки, без седла, охлюпкой?
- Верно, охлюпкой.
- А у нас ты по всем правилам впереди эскадрона гарцевать должен... Да ты не робей, не робей, - ободрил он закручинившегося комиссара. - Под моим доглядом превзойдешь эту науку. Сколько я тюфяков- новобранцев на коня посадил! Помяни мое слово: на полном скаку с седла прыгать будешь!
- Ну да, на полном... Хорошо тебе, ты с детства в седле. Шашкой, наверно, еще парнем владел.
- У нас шашка и наган для ближнего боя. Только как ты шашкой рубить будешь, для этого крепкая рука требуется, а у тебя кость треснутая.
- А я левой.
- Даже лучше! - обрадовался Башибузенко. - Так даже ловчей. С левой руки никто удара не ждет, противнику к тебе через своего коня трудно тянуться. Неожиданностью возьмешь. А в правой руке наган. Чтобы на скаку и без промаха... Да ты же у нас один за двоих сойдешь. Ты это самое... универсальный вояка, вот кто!
- Гляди, какие у тебя словечки!
- Мы чать тоже не лыком шиты! - хмыкнул довольный Башибузенко. - Ну, седай на свою Мерефу, представлю тебя эскадрону. И - в дорогу. Пару часов в седле продержишься?
- Сколько надо, столько и продержусь.
- Хотя бы десяток верст для первого раза. А сколько надо - это уж потом, когда на всех нужных местах мозоли набьешь.
7
Поредевший в боях эскадрон насчитывал шестьдесят человек. Первым взводом командовал кубанский казак Кирьян Сичкарь, вторым - Иван Ванькович Калмыков. Третий взвод возглавлял бывший гусар Пантелеймонов - мужчина в годах, неторопливый и неразговорчивый. В эскадроне было два брата Пантелеймоновых, чтобы различать их, одного звали Пантелеймоном Громким (за соответствующий голос), другого - Пантелеймоном Тихим. Он как раз и командовал третьим взводом, а четвертого взвода не было, расформировали из-за малочисленности.
Имелась еще тачанка с пулеметом, две повозки с фуражом и боеприпасами - вот и все хозяйство.
Пропустив эскадрон вперед, Башибузенко и Леонов ехали по степной дороге, напрямик рассекавшей ровные поля, припорошенные свежим снежком. Направлялись на юг, в ту сторону, где ночью светилось зарево, а теперь клубилась, разрастаясь, свинцово-серая шапка дыма.
Продолжая разговор, начатый еще в селе, Микола рассказывал:
- Мы кого в эскадрон берем? Кто ненавидит белую контру и готов сражаться с ней без всякого отдыха и перекура. Какого роду-племени человек, про то не спрашиваем. Хочешь воевать вместе - воюй. В первой-второй атаке командир поглядывает на новенького, как он? Если не финтит, за чужие спины не прячется, принимаем а наше товарищество.
- А если враг проникнет?
- Зачем ему проникать, врагу-то? Что ему в эскадроне делать? Секретов у нас никаких нету, а в атаку вместе с нами ходить, под белые пули себя подставлять ему несподручно. Врагу лучше при штабе обретаться. А у нас надежные оседают. Слышал небось: мы осенью корпус Миронова разоружили, который вроде бы к деникинцам перемахнуть хотел? Из того корпуса я себе двенадцать человек взял. Один, правда, в первые дни убёг. Четверо под Касторной в царствие небесное угодили. Остальные по сю пору дерутся у нас - не нахвалишься. Еще от Махно трое перебежчиков, я их по разным взводам рассовал. Воюют вполне основательно, только пьют зверски.
- А из рабочих есть?
- С этим очень даже негусто. Видишь, на тачанке румяный такой, с прямыми плечами? Нет, не ездовой, а возле пулемета. Он из уссурийских казаков, с самого что ни на есть далекого востока. Но, уж но правде сказать от казака у него только папаха черная, кучерявая. Не к лошадям он, а к железкам привержен. Пулеметчик - лучше не надо. Сам наладит, если сломается. Имя у него короткое - Нил, а фамилия подлиннее - Черемошии. Так вот: фамилию свою он еще одной очередью не выбивает, а имя на любой стене пулями пишет... Форменный мастер. На заводе работал, где пароходы строят, морскую форму носил. А к нам на Волге пристал. Все же казачья закваска перетянула. Чего ему было среди моряков- то...
Слушая Миколу, Роман жалел, что не имеет при себе бумаги и карандаша - записать краткие характеристики. То, что известно о бойцах командиру эскадрона, не узнаешь и за месяц. А товарищ Ворошилов говорил: изучайте каждого, работайте с каждым, помогите каждому...
Раз нет бумаги - запоминать надо.
- Почему у Калмыкова отчество такое странное: Ванькович?
- Это целая история, - весело блеснули глаза Башибузенко. - Вырос он в самых диких степях, возле конских табунов да овечьих отар. По-русски десяток слов всего знал. А тут пришло время на войну призываться. Привезли этих калмыков в воинское присутствие, начали списки составлять, а попробуй разберись, кто, откуда, когда родился? Спрашивают: «Ты кто? Как фамилия?» - «Никакой нету». - «А зовут как?» - «Иваном». - «А отца?» - «Ванькой». - «Тоже, значит, Иван?» - «Нет, Ванька!» И уперся на этом. Отца его хозяин только Ванькой и кликал... Бился писарь, бился и рукой махнул: «Черт с тобой, будешь Иваном Ваньковичем Калмыковым. Мотай из канцелярии, чтобы духа твоего больше не было!» Так и прилепил человеку сразу фамилию и отчество.
- Сменил бы теперь.
- А зачем? Нешто Ванькович хуже других? - сказал Башибузенко. - Может, по-ихнему, по-калмыцки, так даже лучше... А ты не знаешь, как они с Сичкарем к белым ходили? - оживился Микола. - Откуда же тебе знать... Тоже случай был - не враз и поверишь. В октябре заняли мы одну деревню. Белые после перестрелки сами ушли. И оставили в избе большой сверток из мешковины. Наказали жителям: передайте Ивану Ваньковичу Калмыкову. Ну, принесли нам. Развернули - там записка. Белые калмыки, которые у Деникина служат, прослышали о своем земляке, как он свирепо за красных сражается. И предупреждают его: или ты, такой-сякой, переходи к нам искупать свою вину, или мы всю родню твою вырежем, а тебя самого вместе с Окой Городовиковым вздернем на крепком суку... И две веревки приложены. Добротные, петли на них мылом натерты. Только вешай... Тут Иван Ванькович и взъярился. Побелел весь, а скулы так выперли - думал, кожу прорвут. «Я, - говорит, - за этот подарочек заплачу!» Отпросились они у меня на двое суток - он и Сичкарь. Кирьян на любой рыск всегда готов, тем более за дружка постоять... Значит, переоделись они, Иван Ванькович погоны вахмистра нацепил, а Сичкарь черкеску с газырями всегда при себе возит. Прихватили веревки с петлями и ускакали... Я-то сам дурной: не смекнул сказать им, чтобы живьем в плен приволокли...
- Повесили?! - ахнул Роман.
- Нет, не успели. Пристрелить пришлось. Заскочили в хату, где дрыхли те самые, которые записку писали. Разбудили их, потолковали накоротке и сразу к стенке. А повесить времени не было, беляки кругом.
- Какая дерзость!
- Ребята отчаянные, - согласился Башибузенко, довольный произведенным впечатлением.
Между тем клубы дыма, поднимавшегося впереди, становились все выше и гуще, в степи ощутимо потянуло гарью. От командира полка прискакал ординарец, передал приказ: выйти к железнодорожной
