бассейн в руках народа - это осиновый кол в гнусную голову контрреволюции.
Когда у нас будет уголь, загромыхают поезда железных дорог, развозя народу соль, сельскохозяйственные машины, мануфактуру, заработают заводы и фабрики и отопят рабочие центров свои холодные жилища.
Свободней вздохнет измученный народ. Прибавится сил для борьбы с насильниками - фабрикантами и помещиками. И легче ему будет начисто покончить с контрреволюционными полчищами Деникиных и мамонтовых.
Крепче же сожми винтовку, красный воин! Получше приготовься, красный храбрый кавалерист, и стройными стойкими рядами сметем деникинские банды с лица пролетарского Донецкого бассейна!»
Закончив работу, он на отдельном листке написал Екатерине Давыдовне, попросив ее прочитать статью, поправить, если будет такая необходимость, и поскорее печатать. Кавалеристы молодцы, они идут вперед, ломая все сроки. Как бы не запоздала статья!
Положив бумаги в пакет, велел немедленно, с нарочным, отправить в политотдел армии.
Увлекшись делом, он не обратил внимания на то, что усилилась, участилась пальба. Звуки стрельбы настолько были привычны, что совершенно не тревожили его. И только когда от взрыва дрогнул тяжелый стальной вагон, Климент Ефремович насторожился. Бронепоезд сбавлял ход и наконец замер на месте. Тяжело посапывал паровоз. Слышался гомон голосов, ржание коней, раздавались команды.
Распахнув массивную дверь, Ворошилов выпрыгнул на свежий, неистоптанный снег. Бронепоезд стоял на каком-то разъезде. Впереди и сзади дымили другие поезда бронеотряда. Совсем близко, метрах в семидесяти от железнодорожного полотна, пролегала дорога, по которой двигались войска: кавалерия вперемежку с пехотой.
Мороз не особо чувствовался, но ветерок продувал, конники кутались в бурки, а у кого не было, повязали башлыки, подняли воротники полушубков, бекеш, шинелей. Лиц почти не видно, знакомых не различишь. Но вот появились сани с патронными ящиками, следовавшие за колонной, и Ворошилов узнал комиссара из москвичей.
На ходу сел в сани, вызвав удивление комиссара;
- Товарищ Ворошилов? Откуда вы?
- С неба свалился! Эскадрон твой где?
- А вот, впереди. Двигаемся в составе полка.
- Сам почему не с людьми?
- Лошадь еще не освоил, но я осваиваю, и уже неплохо, - порозовели щеки Леснова, - Только на большое расстояние пока не могу. Башибузенко сам предложил: езжай в санях, а в бой, в атаку, вместе со всеми...
- Как у вас взаимоотношения?
- Все нормально, товарищ Ворошилов. С бойцами знакомлюсь, начал работать. Беседу провел о положении в республике и на фронте. И в быту всякие случаи. Вроде бы мелкие, а заботы требуют.
- Людей, людей готовь в партию... Ну, успеха тебе! - Климент Ефремович на повороте ловко соскочил с саней. Леснов, приподнявшись, радостно улыбался ему вслед.
Ворошилов помахал рукой. Хорошо, что увидел парня. Одиноко, наверно, чувствует он себя среди новых людей, в непривычной обстановке. А тут - несколько деловых фраз, несколько теплых слов, и сразу бодрости больше у человека, уверенности. Надо посоветовать комиссарам дивизий собирать молодых политработников, чтобы поговорили, обменялись опытом, почувствовали локоть друг друга.
По неглубокому снегу Климент Ефремович пошел назад к бронепоезду. С подножки штабного вагона стремглав скатился невысокий плотный командир в серой кубанке, с черными усами на бронзовом скуластом лице. Это же начальник 4-й кавдивизии!
- Ока Иванович? Куда торопитесь?
- Бегим, пока башкам цел! - коверкая второпях слова, ответил Городовиков. Птицей взлетел в седло, стрельнул горячими глазами:
- Семен шибко злой!
И умчался напрямик по белой целине.
- Что это с Окой Ивановичем? - осведомился Ворошилов, входя в салон. Буденный бросил на стол, покрытый большой картой, звякнувший циркуль.
- Жалуется?
- Нет, сам видел: выскочил он как ошпаренный.
- Мало я ему всыпал! - Семен Михайлович еще не остыл, голос звучал жестко: - У него какой был приказ? Ввести в бой все наличные силы, захватить станцию Меловатку. А он, видишь ли, бригаду в резерве держит на всякий случай, он сам себе голова.
- А результат? - Ворошилов доброжелательностью своей старался успокоить Семена Михайловича, по тот продолжал гневаться. Взял циркуль, повертел в руках и опять бросил.
- Остановили его белые - вот и результат. Задержали, подтянули свои части. Укрепились в Меловатке, теперь трудно их вышибить. А это у нас главное направление.
- Но и без резерва начдиву тоже нельзя.
- Вот и он, вместо того, чтобы приказ выполнять, рассуждать начал... А на кой черт ему собственные резервы, если вслед за его дивизией, во втором эшелоне, стрелковая дивизия двигается и всегда может его поддержать... Привыкли только на свои силы надеяться.
- Семен Михайлович, привычку-то сразу не преодолеешь, взаимодействию в один день не обучишься. Мы с тобой новое дело тоже не без труда осваиваем.
- Его дело - приказ выполнять.
- Теперь выполнит, будь уверен, - улыбнулся Климент Ефремович.
- С опозданием. Внезапность потеряна. Вот она, Меловатка, - сказал Буденный, вновь склоняясь над картой. - По совести сказать, я тоже, как и Городовиков, не ожидал, что белые туда столько сил стянут. Держатся за нее, как голодный за булку.
- Может, решительный бой хотят дать у ворот Донбасса?
- Вполне может быть, - согласился Семен Михайлович.
3
- Статья напечатана, Клим, - сказала Катя.
- Быстро! И без поправок?
- Все, как было.
- Ну, спасибо! - он очень дорожил мнением Кати и не удержался от вопроса: - Действенно получилось?
- Помнишь наш разговор, Клим? Тогда, за картошкой?
- Я думал о нем.
- Ты можешь писать доходчивее, живее, теплее.
- Зато все изложено точно - как болт в гайку!
- Да, Клим, сплошное железо. Ты последнее время вообще слишком сдерживаешь себя во всем.
- Такая должность, Катя... А моя статья - это ведь призывы, лозунги для всей нашей армии, начиная от самых сознательных коммунистов и до рядовых неграмотных бойцов. Чтобы до всех дошло. Это, если хочешь, своего рода директива нашего Реввоенсовета. А в директиве главное, чтобы все было определено четко и ясно... Обстановка так диктует, понимаешь, Катя?
- Не знаю, Клим, - задумчиво ответила она, и в голосе ее прозвучал не столько упрек, сколько сомнение.
4
