поговаривать, что у царевичей с головами что-то не в порядке.
– Так, а что вы хотите – близняшки, ум на двоих, – объясняли сердобольные старухи.
Слухи потянулись с королевского птичьего двора.
– Да на что вам двенадцатилетние петухи? – удивлялись птичницы.
– Можно и пятнадцатилетних, – соглашались принцы. – Все-таки ровесники…
– Кто же у петухов годы считает? Может, им, горластым, еще и день рождения справлять?
– Вы, бабы, ничего не понимаете, – важно объяснял птичницам Терентий. – Да просто-напросто такова наша воля! Вы ведь любой наш каприз обязаны исполнять, иначе какие же мы будем наследники престола? Понадобится мне царевна Зазнобия – дай да подай! Возникнет нужда в пятнадцатилетних петухах – предоставь в лучшем виде! А то ведь вы меня знаете – поймаю хорька да и загоню сюда ночью…
Угроза хорьком возымела на птичниц желаемое действие: ведь Стремглав разбираться не будет, хорек там или не хорек, погонит с хлебного придворного места…
– Бате ни слова! Хорек! – пригрозил напоследок Терентий. Пятнадцатилетние петухи сидели в мешке тихо – должно быть, с перепугу. Тихон тащил другой мешок – с зерном да еще ведро с водой.
– Колдовать собрались, девок привораживать! – догадалась им вслед старшая птичница. – Когда колдуют, без кочета не обойтись…
– Дура ты старая! – отвечала ей молодая птичница. – На что им, красавчикам, колдовать? Их высочество Терентий меня и так уже раза три приворожил…
Если бы королевичи знали, какая морока им предстоит, они бы плюнули и на василисков, и на золото.
Пятнадцатилетние петухи клевали зерно в огромных количествах, жирели, но никаких яиц нести не собирались. Да ведь за ними еще и убирать приходилось – здесь усыпальница все-таки, обитель скорби…
– Ну, что же вы друг дружку не петушите? Головы пооткручиваю! – грозился Терентий. – Гляди, дурак пернатый, сколь твой напарник хорош: масляна головушка, шелкова бородушка… Он рано встает, голосисто поет… Топтал бы сам, да денег надо!
Нет, наверняка за принцами кто-то следил – иначе откуда бы слово «петушить» вошло в обиход?
К счастью, петушиное пение надежно глушилось каменными стенами.
– Может, у твоих язычников петухи какие-нибудь другие? – теребил брата Терентий. – Ты проверь по книгам!
– Нет, петухи везде одинаковые, как кони, только масть разная… – уныло отвечал Тихон. – Они, верно, нас стесняются – мы ведь по целым дням тут торчим! Ты же, к примеру, с девушками своими не посередь двора забавляешься!
– Не до забав нынче, – сурово сказал Терентий. – А вообще-то ты, наверное, прав. Смотри-ка – еще не все мозги у тебя чтение вытянуло!
Петухов предоставили самим себе, только каждое утро зерна подсыпали, воды подливали да помет убирали.
– А жабы-то! – в один прекрасный день вспомнил Терентий. – Вот начнут наши птички нестись, а высиживать и некому!
Взяли здоровенную кадушку, поплелись на болото – жаб ловить.
Как ловить лягушек, знали все простые посконичи: случалось на этом подрабатывать, лягушек охотно покупали сотнями бонжурские купцы, поскольку посконская лягушка много крупней и упитанней своей бонжурской товарки.
А у жабы и нрав иной, и приоритеты другие. Да ведь даже и лягушек принцам не приходилось ловить, не было такой нужды.
– Хорошо еще, что мы все это летом затеяли, – говорил Терентий, дрожа на студеном ветерке.
Потом ему пришлось вытаскивать из «окошка» в трясине Тихона. Потом Тихон его вытаскивал. Потом утопили кадушку…
– Ничего, у рубах вороты завяжем – лучше любого мешка будет!
Опасность заразиться от жаб бородавками уже казалась братьям вовсе не значительной.
– Убери хворостину! Живьем брать будем!
– А то я не знаю!
Наконец нашли такое место, где у жаб был самый икромет.
– Замечательно! – приговаривал Тихон. – У них сейчас материнский инстинкт должен быть сильно развит, и они нам будут василисков на совесть высиживать!
Набили недовольными, ворчащими жабами обе рубахи.
– А где же их хранить? – спросил Тихон. – Яиц-то покуда не видно!
– Я знаю где – у батюшки в бане. Сегодня не банный день, переночуют…
Баня у Стремглава, в память о той, отцовской, судьбоносной, была огромная, валун для парилки привезли с далекого севера. После парилки же полагалось крепко охолонуть – зимой в сугробе, а летом для этой цели имелся нарочито выкопанный пруд со студеной родниковой водой.
Туда и вытряхнули добычу.
