капитуляцию.
- Деточка! - уже увереннее продолжила мадам, наконец-то поняв, что наше общение приобрело форму 'тет-а-тет', уподобившись беспощадной дуэли один на один. - Да вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что уже напрочь завалили собеседование, дающее вам право на бесплатное поступление? - она возмущенно затрясла кипой моих дипломов о победах на различных городских, областных и региональных олимпиадах по литературе. - А на платное вам не пройти, у вас денег даже на приличную обувь нет! Вы что, дура?
- Отнюдь! - спокойно заявила я, демонстративно любуясь своими донельзя изношенными кроссовками китайского производства. - Дур у вас и без меня хватает, куда вам их еще, солить? - я насмешливо покосилась в сторону безмолвно разевающих ротики красоток. - К тому же каждой умной женщине известно - деньги придумали хитрые мужчины с маленькими..., - и я ввернула откровенно грубое слово, испытующе глядя на мадам, так же как и я - не отличающуюся стандартной привлекательностью и не блистающей наличием обручального кольца.
Глаза мадам заволокло тусклой поволокой, похоже - вызванной воспоминаниями о чем-то своем, личном. Она протянула морщинистую, усыпанную веснушками лапку, схватила меня за рукав растянутого трикотажного свитерка и любезно усадила на поставленный перед столом стул:
- А ведь вы правы, деточка! - прочувствованно признала она. - Кстати, будем знакомы, меня зовут Эмма Эдуардовна!
- Ева! - мило улыбнулась я.
- Первая женщина, значит? - Эмма Эдуардовна приветливо кивнула седыми буклями. - И чего же вас понесло на факультет журналистики, резвое дитя?
- Хочу мир спасти! - откровенно брякнула я, поняв что сумела чем-то покорить ее сухое академическое сердце. - Пока еще не поздно!
- А как же постулат: мир спасет красота? - седые полоски бровей мадам председательши насмешливо вознеслись на лоб, к линии роста волос. - Слыхали, небось?
- Вот эта красота, что ли? - я бесцеремонно ткнула пальцем в одну из красавиц-ассистенток, сияющую заученно-бестолковой улыбкой. - Силиконово-карамельная? Безмозглая? Ну разве только в горизонтальном положении...
Эмма Эдуардовна вдруг заразительно расхохоталась, звонко и совсем по-девчоночьи:
- Браво! - она даже хлопнула в ладоши. - Браво, милая девочка! Если бы вы только знали, как я уже устала от этих глупых протеже олигархов, папенькиных дочек, сыновей нефтяных магнатов и племянниц чиновников. Возможно, вы имеете все шансы стать новым лицом и..., - она выдержала многозначительную паузу, - умом нашей журналистики. Удачи, - она размашисто расписалась на бланке результатов собеседования. - Жду вас на лекциях.
Я уже шла к дверям, когда меня настигла последняя коварная реплика:
- Собираетесь начать новую жизнь?
- Ну да, - недоуменно повернулась я, - а что?
- Тогда советую вам для начала выкинуть все рваные колготки и завтра же пойти в магазин за новыми? - Эмма Эдуардовна напряглась как гончая, ожидая моего прощального ответа и надеясь все же посадить меня в лужу собственным остроумием.
- От чего же не выкинуть, можно и выкинуть, - лениво произнесла я, берясь за дверную ручку. - Вот только в чем я тогда в магазин пойду?.. - за моем спиной воцарилась гробовая тишина.
Так я поступила в университет и стала журналисткой, а точнее - языкатой стервой, одержимой фанатичным желанием спасти мир. А что, спрашивается, в этом странного? Ну не всем же вынашивать заветную мечту выбиться в балерины или полететь в космос. На Земле пока тоже дел хватает...
Нет, наверно я все-таки мужчина, потому что в упор не способна запомнить даты дней рождений своих подруг и не выношу пустую телефонную болтовню. Я не люблю шопинг, ненавижу журнал 'Космополитен', не посещаю бутики, не наращиваю ногти и не грежу о норковой шубе. Хотя - вру, одной исконно женской слабостью я все-таки обладаю: я мечтаю о принце, вернее мечтала о нем до недавних пор. Ну что же тут поделаешь, тайные эротически слабости имеются у каждого из нас - даже у сантехников и стриптизерш.
Мой принц звался Вадимом Серебряковым и обладал всеми наглядными атрибутами романтического героя - смазливым лицом цыганского типа, накачанным прессом, высоким ростом и низкой душонкой, что впрочем выяснилось намного позже. Он походил и на ангела и на демона одновременно, а скорее - на падшего князя Света, сброшенного с небес на землю, в самую пучину греха и разврата. Особенно пристальное внимание со стороны женского пола обращали на себя его глаза - огромные, жгуче-карие, казалось - так и пронизывающи тебя насквозь. Глаза опереточного злодея и совратителя. Но тогда, в период наших непродолжительных конфетно-букетных отношений, мой прекрасный брюнет вел себя весьма продуманно - блистая безупречной галантностью и, заметно тяготясь своим койко-местом в каком-то задрипанном общежитии, настолько быстротечно и целенаправленно стремился узаконить наши отношения, что я и опомниться не успела - как приобрела статус солидной замужней дамы. Моя репутация была спасена, а вот душевное равновесие оказалось загублено безвозвратно. После того, как мы с Вадимом скоропалительно посетили ЗАГС и поставили государство в известность о том, что спим вместе - от былой обходительности моего распрекрасного муженька не осталось и следа. Собрав свои немногочисленные пожитки, уместившиеся в единственный чемодан, принц настырно въехал в мою двухкомнатную квартиру и принялся форсированно репетировать роль царя природы. А чему же тут удивляться? Быстрый карьерный путь 'из грязи да в князи' всегда являлся пределом мечтаний любой лимиты.
Следует заметить, что к периоду нашего знакомства с господином Серебряковым я в полнейшем одиночестве проживала на пятидесяти трех двухкомнатных квадратных метрах, доставшихся мне в наследство после смерти горячо любимого дедушки. Дедуля успел таки исполнить свою заветную мечту, уже в самом конце тяжелой и затяжной болезни - в итоге сведшей его в могилу, выбив бесплатную квартиру из каких-то запасных фондов МВД, положенную ему как ветерану войны и многолетнему работнику органов безопасности. И лишь только после его похорон, в ходе разборки личных вещей Льва Казимировича, перемежающейся бурными слезами, мне стало понятно - я не знала о своем деде практически ничего.
Мой доблестный дедуля, словно совершая привычный ритуал - единожды в год достававший из шкафа парадный, украшенный орденами и медалями китель, вел воистину спартанский образ жизни - довольствуясь малым. Он не имел вредных привычек, не страдал болтливостью и почти никогда не заводил разговоров, даже косвенно касавшихся бы загадочных личностей моих недобросовестных родителей. Основываясь на нескольких его скупых намеках, я пришла к выводу - мы с ним состоим в родстве по мужской линии, хотя вопиющее несходство наших внешностей сразу бросалось в глаза любому, далеко не самому наблюдательному человеку. Я уродилась натуральной блондинкой с волнистыми волосами, а Лев Казимирович в молодости обладал густой каштановой шевелюрой, к восьмидесяти годам основательно поредевшей и поседевшей. Невысокий и коренастый он отстал от меня на целую голову, объясняя это тем, что ростом я пошла в мать. Фотографий родителей у него не сохранилось, ибо по словам деда все их документы, с семейным архивом вкупе, сгорели в автомобильной катастрофе, выжить в которой сумела лишь одна я.
- Так значит они меня не бросали? - обижено вскрикнула я, заостряя внимание на неосторожной вырвавшейся у деда фразе. - Ты мне врал? Но зачем? Не ты ли меня учил - одна маленькая ложь всегда порождает большие недоразумения!
- Много будешь знать, скоро состаришься! - хмуро проворчал отставной вояка, краснея до кончиков ушей и поспешно обрывая сей сумбурный, несомненно, весьма неприятный для него разговор. - Сама со временем все поймешь...
Больше мы никогда уже не заговаривали на эту тему, но несколько лет спустя, вернувшись домой после погребального ритуала и сидя над коробкой с его личными вещами, я подробно припомнила те слова, неосторожно сорвавшиеся с губ деда, и заведшие меня в глухой тупик. Я абсолютно не сохранила в памяти хоть сколько-нибудь явственные образы родителей, погибших столь страшно и печально, и сейчас мучительно размышляла, стараясь понять - чем же успели они до такой степени насолить Льву Казимировичу? Насолить настолько, что в отместку он - добрейший и терпеливейших из всех известным мне людей, начисто вычеркнул их из своей жизни?
