говорить намного лучше…
Я молчала, ощущая волны исходящего от него гнева. Ничего не имею против нашей ссоры, ведь это пойдет на пользу и ему, и мне. Некоторые отношения рвутся как струны. Что ж, по крайней мере была музыка…
— Наверное, ты так и осталась маленькой, трусливой, глупой девочкой, — с ожесточением выкрикнул Арден, сминая ветку и с размаху швыряя ее в костер. В небо взметнулся столб искр. — Ничего не понимаешь в любви…
— Не понимаю? — печально улыбнулась я. — Ну тогда слушай! У любви есть три измерения. Первое — это измерение зависимости, оно случается с большинством людей. Муж зависит от жены, а жена зависит от мужа. Они бесконечно эксплуатируют друг друга, высасывая кровь и силы, подчиняя, принижая, низводя до состояния собственности и товара. В девяноста девяти случаях из ста в мире происходит именно это. И тогда любовь, способная вознести на небеса, ввергает нас в пучину смерти и хаоса…
Арден слушал меня внимательно, не прерывая. По красивому лицу юноши ползали тени от языков пламени, поминутно изменяя его выражение то на задумчивое, то на восторженное или недружелюбное. А может, это были отображения сомнений, терзающих его душу?
— Вторая возможность — это любовь между двумя независимыми личностями, — невозмутимо продолжала рассказывать я. — Подобное тоже происходит весьма редко. Спутник таких отношений — страдание, потому что влюбленные неспособны преодолеть постоянный конфликт. Между ними нет сонастроенности, ибо оба они так независимы, что никто не готов пойти на компромисс, подстроиться под другого. Это удел творческих натур, превыше всего ценящих свободу и индивидуальность. Такое происходит с поэтами, художниками, мыслителями — со всеми теми, кто существует в созданном ими ментальном пространстве. С ними невозможно жить, ибо они слишком эксцентричны. Они дают свободу другому, но их отношение выглядит скорее как безразличие, чем понимание, словно им все равно. Такая любовь поверхностна, они боятся глубже погружаться в душу любимого, ведь они больше привязаны к своей свободе, чем к любви.
— Значит, ты такая? — с болезненной интонацией спросил Арден.
Но я не ответила и добавила:
— А третья возможность — это взаимозависимость. Подобное случается крайне редко, но когда оно случается, то это небеса на земле. Два человека — ни зависимые, ни независимые — погружаются в безмерную синхронность, словно дыша вместе. Одна душа в двух телах — вот что это такое. Это и есть настоящая любовь. Называй любовью только это. Первые два типа людей на самом деле не любят, они просто договариваются в социальном, бытовом и физическом плане. Третье — это нечто духовное…
— Но Йона, разве ты не ощущаешь, что я испытываю к тебе именно это — настоящую любовь? — пылко вскричал Арден, хватая меня за руку. — Почему же ты мне отказываешь?
— Я тебя не люблю! — отвернувшись, через силу соврала я. — А договариваться с тобой я не желаю.
— Не верю! — проскрежетал зубами он, так сильно сжав мою руку, что чуть ее не сломал. — Я тебе не верю!
— Ну и зря! — смеялась я, стараясь не допустить предательской дрожи в голосе. — Ты все еще путаешь любовь со страстью…
— А разве между ними есть разница? — удивился Арден.
— Страсть — это когда хочешь есть, а любовь — когда хочешь кормить, — спокойно пояснила я. — Поверь, ты сам ошибаешься в своих чувствах и принимаешь желаемое за действительность. — Мне во что бы то ни стало требовалось убедить любимого в этом, дабы смягчить боль, испепеляющую его душу.
— Ты неправа, — протестующе покачал головой он, разом остывая. — И я тебе это докажу… — Сейчас он казался таким смирным, таким безобидным, что на миг я утратила бдительность, поверив в его благоразумие…
Неожиданно Арден грубо схватил меня в объятия, заломив руки за спину и глухо рыча от бешенства.
— Ты все равно будешь моей! — шипел он мне в ухо, покрывая поцелуями мое отворачивающееся от него лицо и пытаясь поймать плотно сжатые губы. Мы покатились по земле, едва не угодив в костер.
Спустя миг я вспомнила о своих магических способностях и, произнеся короткое заклинание, отшвырнула Ардена на пару шагов, звучно припечатав к собранной нами груде хвороста. Он неловко упал на спину и остался лежать в такой позе, взирая на меня со смесью восторга и уважения.
— Извини меня, звезда моя! — с кряхтением произнес он, поднимаясь. — Не знаю, что на меня нашло! — Он подошел и протянул мне руку: — Мир?
Я доверчиво вложила свои пальцы в его ладонь, и он легко, словно пушинку, подхватил меня с земли.
— Мир, — согласилась я.
— Силой можно во многом убедить, но ничего нельзя доказать. — Арден самокритично скривил губы, мучаясь от чувства вины. — Жаль, что я пренебрег этой простой истиной. Я еще докажу тебе силу своей любви.
— Забудь меня, — искренне посоветовала я. — Женись на Эвридике — и забудь.
— Не забуду! — клятвенно пообещал он, переходя на другую сторону костра и укладываясь на одеяло. — Нам нужно выспаться. Кажется, завтра ожидается трудный день… — Юноша демонстративно отвернулся, укрывшись с головой.
Прищурив глаза, я вглядывалась в очертания фигуры под одеялом. До меня доносились звуки мерного дыхания Ардена, но я интуитивно осознавала, что он не спит. Иногда его широкие плечи красноречиво вздрагивали, наводя меня на вполне определенные подозрения.
Да, признаюсь, я солгала Ардену, но сделала это сугубо ради него самого. Избавила любимого от еще худшей сделки с совестью. И не нужны мне ворованные поцелуи… Нет, мне нужно все! Или ничего… А он… Я вздохнула и тоже завернулась в одеяло, уединившись со своим горем. Он просил у меня прощения, а такое совершает не тот, кто виноват, а тот, кто дорожит отношениями. Значит, он и в самом деле меня любит! Ох, что же мне теперь делать? Как убить в нем это безнадежное чувство? Слезы беззвучно текли по моим щекам, насквозь промочив одеяло. Думаю, он сейчас рыдает не менее горько, также опасаясь выдать себя стоном или всхлипом. Я велела ему забыть меня, но выполнимо ли это? Наверное, нет! Наверное, сегодняшняя ночь связала нас еще сильнее, ведь истинная сила любви познаётся отнюдь не в минуты счастья, а в минуты скорби или беды. Можно забыть того, с кем смеялся, но никогда не забыть того, вместе с кем ты плакал…
В теплой темноте под одеялом я давилась слезами и до крови кусала пальцы, пытаясь понять, кем же стала. Чародейкой? Влюбленной женщиной? Или же просто диким зверем, в котором борются добро и зло, сражаясь за мою душу?
Да, я маленький, беспомощный звереныш. У меня открытая, подкупающая улыбка, наивные глаза, и еще во мне есть что-то от хитрой степной лисички — фенека, как однажды сказал Арден. Иногда я ощущаю себя самой настоящей мерзавкой, а иногда — отважным романтиком, совмещая несовместимое. Немного злой, немного добрый, веселый и пушистый, с маленькими иголочками, звереныш-ш-ш… Ты слышишь? Ты слышиш-ш-шь меня, любимый? Помнишь, как с мягким шорохом скрипел снег под нашими войлочными сапогами позапрошлой зимой, в праздник, когда ты подарил мне конфету — настоящее сладкое чудо, невесть где раздобытое всеми правдами и неправдами… Тогда я робко протянула к тебе ладошку, принимая леденец в синей бумажке и боясь поверить в эту сказку, наверное предназначенную совсем не мне. Однако твои счастливо смеющиеся глаза сказали мне без слов: «Это для тебя!» Я долго хранила конфету под подушкой, не решаясь съесть, что было бы равносильно святотатству. А потом ее украли… Не знаю кто. Скорее всего, пронырливый хитрец Хорге. Леденец исчез, но с тех пор в моей душе поселилось вечное ожидание чуда, томительное волнение, которому научил меня ты!
Так слышиш-ш-шь ли ты тот волнительный скрип снега под ногами? Нет, ты не имеешь права забыть, потому что я помню его и по сей день. Он эхом отдается у меня в голове. Я не смогу его забыть, полагаю, потому, что у меня человеческое сердце.
И вот теперь я сижу в своей клетке, называющейся «безнадежная любовь». Я — зверь. Ведь в клетках сидят только звери.
