Она всегда ближе к эфиру становилась бледной и нервной. Алина ей улыбнулась.
– Алин, у нас полчаса, – сказал режиссер.
– Да, знаю.
Даша с костюмом на вытянутых руках протиснулась мимо ее кресла.
– Чуть юбку подглажу, и все, можно надевать.
Алина кивнула, отложила верстку и нацепила «эфирные» туфли на высоченных каблуках. Ей нужно было еще раз, последний, заглянуть в компьютер, и с некоторых пор она боялась в него заглядывать. Впервые за много лет телевизионной работы.
«Тебя никто сюда не звал. Убирайся обратно. Здесь не любят прохиндеек и проституток. Здесь не станут с тобой шутить. Убирайся, или ни один любовник не опознает твой разукрашенный труп».
Черные буквы на белом экране.
Алина зашла в свою каморку, осторожно села, чтобы не дай бог не порвать «эфирные» колготки о неудобную канцелярскую мебель, подвигала «мышью» по коврику и зашла в программу. Компьютер мигнул, загружаясь.
Она никому об этом не говорила, не могла. Даже Бахрушину тогда не сказала.
Она до смерти перепугалась.
И даже не идиотских угроз или оскорблений, а того, что
Тот человек, похоже, отлично знал, как лишить ее самообладания, и сделал это безукоризненно. Пока что у нее получалось скрывать от всех, что она боится компьютерной верстки, но надолго ли ее хватит?! И что она станет делать, когда не хватит?!
Лет пять назад приключилась с ней неприятная история.
Какие-то придурки повадились краской из баллончика малевать на двери ее машины гадкое слово. Всем во дворе было известно, кому принадлежит эта машина, и все относились к ней уважительно, даже место для нее всегда оставляли, да и двор на Ленинских горах был спокойный, солидный и хорошо устроенный.
Потом завелись эти самые придурки. Скорее всего, они откуда-то набегали именно затем, чтобы испоганить ее машину, вряд ли этим занимался кто-то из своих.
Алина перекрасила дверь. Потом перекрасила еще раз. Потом это превратилось в своего рода соревнование – она перекрашивала, а слово возникало на нем вновь, как по мановению некой ведьминской палочки – ведь наверняка такая существует, раз уж есть волшебная!
Потом приехал отец и долго бушевал и доказывал дочери, что «нужно немедленно обратиться в компетентные органы».
Дочь решительно не желала ни в какие органы обращаться.
Придурков поймал сосед, о котором Алина не знала ничего, кроме имени – Иван – и того, что каждое утро он выходил бегать со своей громадной, черной, страшной собачищей.
Собственно, собачища их и поймала.
Как-то утром машина под окнами закричала страшным голосом. Муж, как обычно, спал – Алинины проблемы никогда его особенно не интересовали, – и она выскочила на балкон в ночной рубашке и валенках. Холодно было. Зима.
Возле своей машины, под желтым светом фонаря, она разглядела собаку, равнодушно сидящую на заднице, соседа и еще кого-то.
– Спуститесь, – негромко попросил Иван. – Сигнализация сработала, выключить бы.
– Я сейчас! – крикнула Алина.
– Да не торопитесь, – так же негромко сказал сосед. – Мы вас подождем.
Алина нацепила горнолыжный комбинезон, привезенный вчера из химчистки и оставленный в пакете под дверью, сунула ноги в унты, которые на заказ шили для нее в Красноярске, натянула куртку, схватила ключи и выскочила на лестницу.
Когда она вывалилась из подъезда, сосед все так же приплясывал возле ее машины – в джинсах и глупой спортивной курточке. Собачища равнодушно сидела.
– Здрасти, – весело поздоровался Иван.
– Здравствуйте, – пробормотала Алина и, вытянув руку, остановила наконец заунывные вопли своей машины. Короткий писк, и все смолкло. – Господи, что случилось?
– Да ничего, – сказал сосед, продолжая приплясывать, – все отлично. Я на полчаса раньше вышел, специально. Хотел поглядеть, кто это вам пакостничает. И увидел. А вы хотите?
Алина перевела взгляд вниз и налево, куда он кивнул. В грязном сугробе сидели двое, таращились из него, как перепуганные совы. Собачища, оказывается, не просто так сидела на заднице, а со смыслом – перекрывала пути к отступлению.
– Ну чего, братва? – весело спросил сосед. – Что теперь делать-то будем?
Братва жалась друг к другу и испуганно молчала.
Они оказались юнцами лет по восемнадцать, а Алина думала, что это какие-то дети безумствуют.
– Ну, объясните тете, какого хрена вы ей всю машину испоганили? Что ни день, она на покраску едет,
