Все вяло подтягивались «на собрание», курили, обсуждали все плюсы и минусы сегодняшней программы, а заодно еще и бахрушинскую жену – понесла ее нелегкая в этот самый Афганистан, а муж теперь расхлебывай! – и обещанную прибавку к зарплате, и еще то, что банкомат на первом этаже сегодня денег опять не давал и был украшен табличкой «Наличных нет».
Говорят, кто-то из техников, увидав табличку, пнул банкомат ногой и заревел:
– Так хоть безналичные давай, сука!
Но банкомат не послушался.
Собрание, назначенное на десять вечера, должно было происходить в News Room, шикарном помещении, специально оборудованном для подготовки новостных программ. Этот самый Room был куплен у американцев за какие-то бешеные деньги и был столь технологичен, что поначалу к нему боялись подступиться даже самые лучшие и самые образованные программисты и техники.
Со временем все освоились.
На стеклянные столы понаставили кофейных чашек, мониторы украсили фотографиями любимых кошек, собак и детей, в выдвижные ящики понапихали кроссвордов и колготок.
Да и техника приспособилась.
Компьютеры перестали виснуть при изменении температуры окружающей среды на один градус. Клавиатуры продолжали работать даже после опрокидывания на них кружек с чаем. Мониторы, украшенные фотографиями, стали послушно загораться после двух ударов кулаком в пластмассовый бок.
Дела пошли.
Только вот название так и не прижилось.
Русский вариант News Room, звучавший, как «ньюсрум», почему-то казался не слишком приличным, и постепенно это стало называться просто «новости».
«Сегодня в «новостях» в шесть», – так приблизительно это сообщалось, и все привыкли, и всем понравилось.
Храброва, смывшая грим и отлепившая накладные ресницы, прибежала самой последней, уже после того, как пришел Бахрушин – туча тучей.
Ники с самого начала строил планы, чтобы она села рядом с ним – просто так. Конечно, скорее всего, у нее было свое место, согласно какой-то там неписаной табели о рангах, о которой он пока не знал. Но все собирались, рассаживались, и стульев почти не оставалось, а потом не осталось совсем, и звукооператоры рядком усаживались на сверкающий пол, напоминавший студию программы «Здоровье», и Бахрушин пришел и сел на край стола, потому что места не было даже для него, и Ники понял, что надежда есть.
– Уважаемые господа журналисты, а также не господа и не журналисты, – начал Бахрушин. – Для начала смотрим программу. Я предлагаю третий блок, как самый показательный.
Аудитория недовольно загудела. Смотреть программу – терять еще минут двадцать, а то и больше, когда так хочется домой есть и спать, и сил больше нет, и сигареты все кончились или вот-вот кончатся, и всем еще добираться, а «ночной развоз» на сегодня не заказывали, потому что в ночь работать никто не планировал!..
Тем не менее режиссер бодро вставил в пасть «Бетакама» мастер-кассету с сегодняшним эфиром и посмотрел вопросительно.
– Давай на двадцатую минуту, – приказал Зданович.
Магнитофон проглотил наживку, и лента закрутилась стремительно, и побежали белые цифры, и полосы пошли по экрану. Пленка остановилась на крупном плане Алины Храбровой, которая сидела с идиотским лицом – глаза закрыты, брови подняты, губы сложены в колесо.
– Господи, – пробормотал Зданович. – Уберите это немедленно.
Режиссер нажал кнопку «Старт», и все оказалось не так уж и ужасно – глаза открылись, брови вернулись обратно на лицо, и губы договорили то, что начали, когда бездушный «Бетакам» остановил их.
«Бетакам» всегда останавливался где ни попадя, и ему было от души наплевать, как при этом выглядит показываемый, такая вот у него имелась особенность!..
Храброва на экране «перешла к новостям культуры», рассказала очередную историю про Большой театр и его очередную приму.
Прима с директором театра никак не могли решить, кто главнее, и очень из-за этого ссорились. Оттого что балерина была молода, блондиниста и «адски хороша собой», как писали в старых берущих за душу романах, а директор – просто мужик в кургузом пиджачке, с лысиной и сигаретой, – все сочувствовали приме. Директор что-то пробухтел про контракты, никто не понял толком, что именно, а прима пригрозила то ли немедленно вернуться в Лондон, где никто с ней никаких контрактов отродясь не подписывал, то ли податься в депутаты, и сюжет кончился.
Тут Бахрушин махнул рукой, и пленку остановили.
– Ну? – спросил он, рассматривая, как нечто диковинное, пачку собственных сигарет. На команду он не смотрел. – Кто скажет, о чем этот материал?
Ольга Кушнерева, приготовившая сюжет, пятидесятилетняя, возвышенная, очень трепетная, нежно любящая всех артистов, художников, балетмейстеров, резчиков по дереву, мрамору, металлу и стеклу, писателей, режиссеров, так сказать, всем скопом, встрепенулась и покраснела.
В «Новостях» ее всегда звали просто Ляля.
– Ляль, это вы готовили?
– Я, Алексей Владимирович, а что?
– Да то, что чепуха страшная, вот что!
