– Маня, – позвал Потапов. Она молчала. Он раздражался. – Ну?
– Митя, прости меня, что я так на тебя напала…
– Я не об этом. – У него был холодный властный голос, ранее ею не слышанный. – Что мы решаем?
Решаем! Как будто она на самом деле могла что-то решить! Как будто ее решение имело значение! Как будто это не было очевидно.
– Митя, я совсем…
– Маня, не скули.
Он поднялся с дивана, оказавшись вдруг очень высоким, неожиданно высоким.
– Митя, – пугаясь собственной храбрости и – еще больше! – того, что он сейчас уедет, выговорила она, – я не хочу, чтобы ты уезжал. Прости, если я тебя обидела. Да еще дверь открыла…
– Да, – помолчав, сказал Потапов, – на дверь мне еще никогда не указывали.
Самое главное было произнесено, выбор сделан, и оба они отлично понимали, что это за выбор.
– Сядь. – Потапов поймал ее за холодную лягушачью лапу и потянул на диван. Переступив ногами, Маруся неуклюже приткнулась рядом с ним. Ладонь быстро согревалась в его длинных сухих пальцах. Маруся понятия не имела, что нужно чувствовать, когда мужчина держит ее руку.
Восторг? Смятение? Предвкушение?
Она ничего не чувствовала, кроме неловкости. И ладонь у нее потная, ему неприятно, наверное.
Подумав об этом, она осторожно вытянула руку. Потапов ничего не заметил или сделал вид, что не заметил.
– Маня, – сказал он и неизвестно почему поморщился, – я не хочу никаких душеспасительных бесед и разговоров на тему «Зачем тебе это нужно?» или «Что потом?». В меру своих сил я пытаюсь тебя защитить. На этом пока и остановимся. Не надо меня подгонять и провоцировать.
– Я и не думала тебя подгонять, – промямлила Маруся.
Господи боже, о чем он? Куда она его подгоняет? На что она его провоцирует?
– Будем жить, как в пионерском лагере. Девочки налево, мальчики направо. И честное слово, – тут он улыбнулся, – мне совершенно безразлично, чистая у тебя голова или нет.
Он хотел ее утешить, но она, наоборот, напряглась и даже как будто отстранилась. Почему, черт побери?!
Кто сказал, что мужчины и женщины произошли от одной и той же обезьяны? Обезьяна, от которой произошли женщины, уж точно была откуда-нибудь с Плутона. Мужики, ясное дело, начались от простых земных парней-орангутанов.
Встретить бы этого недоумка Дарвина, подумал Потапов с неожиданной злобой, дать бы ему по шее. Все беды от него. Он заставил хомо сапиенс поверить в то, что человеческая особь – всего лишь часть биологии, доступная, понятная, раскладываемая на составляющие.
Какие там составляющие! Как понять, что именно он только что сказал не так?
– Мань, ложись на свой улучшенный диван, – приказал Потапов, решив, что ни до чего хорошего все равно не додумается, – а я пойду почитаю. У меня полно работы на вечер.
И тут в дверь снова позвонили.
Они вздрогнули, как школьники, застуканные в подъезде рано вернувшейся мамашей.
– Что такое? – прошептала Маруся, заливаясь нездоровой зеленью. – Может, это твои родственники вернулись?
– Вряд ли, – сказал Потапов и пошел в прихожую.
На этот раз голос был один. Мужской, совсем незнакомый.
Может, приехал этот, как его назвал Потапов?.. Инспектор Дрейтон, вот так.
– Проходи, – сказал Потапов у самой двери, и в комнату, неловко озираясь, вошел Вовка Сидорин.
– Привет, Мань, – поздоровался он, увидев на диване Марусю. – Я не знал, что Митька… у тебя.
Капитан Никоненко открыл дверь своей машины, намереваясь выйти наружу, как раз в тот момент, когда доктор Сидорин, сверяя по бумажке адрес, подошел к подъезду. Капитан засек его только в последний момент.
Вот тебе раз, подумал Никоненко словами участкового уполномоченного Анискина. Тебе-то чего здесь надо?
Что бы ни было надо доктору Сидорину в доме потерпевшей Сурковой, допускать свидания наедине было нельзя. Если бы капитан был готов к такому повороту событий, может, никакое дальнейшее расследование и не понадобилось бы. Если милый доктор пришел доделывать свое дело, уже дважды не доведенное до конца, капитан взял бы его с поличным, и дело с концом.
Однако подготовительные мероприятия проведены не были, и у Никоненко оставалась только одна возможность – зайти в квартиру вместе с ним.
Посмотрим, понюхаем, понаблюдаем.
Он отставал от Сидорина только на один пролет, не спеша себя обнаруживать. Сидорин позвонил, дверь открылась, и капитан услышал голос Потапова Дмитрия Юрьевича, сказавший:
– Привет, Вовка.
