– Позвольте, голубушка, как же ерунда, когда совсем никакая не ерунда, – перепугался старичок. – А время ни при чем, дорогая. Время всегда одинаково плохо или одинаково хорошо. Доживете до моих лет, поймете.
В этом тоже было что-то наигранное и театральное, будто из пьесы про «вечную проблему отцов и детей», как писали в критических статьях о «современном театре и драматургии сегодняшнего дня».
– Нет-нет, – шепнул старичок ей в самое ухо. – Драматургия тут ни при чем. И театр тоже. Я, знаете ли, и сам театр не жалую. А уж греки-то… знаете, это было очень смешно, а им казалось, что они играют… трагедии. Голубушка, а маски!.. А «Царь Эдип»! А Орфей вместе с Эвридикой! Впрочем, Эсхил был довольно милым человеком, а Софокл…
Наталья кивала, как заведенная, и, заметив это, старик остановился и засмущался.
– Это я, как говорится, не в том смысле, – жарко зашептал он, – вы не думайте, голубушка, что я сумасшедший и что меня бы надобно упечь…. Как один из ваших написал… к профессору Стравинскому в клинику. Шизофрения, мол, и всякое такое. Тоже талант, большой талант, хоть и не Софокл, конечно.
– Кто… не Софокл? – переспросила Наталья, краем сознания опасливо отмечая, что старичок, может, и безобиден, но ненормален, это уж точно.
– Да этот ваш, – охотно объяснил старичок. – Писатель. Они все, писатели, знаете ли, немного якшаются с сатаной. Уж я-то знаю. Но когда это не переходит границ, мы смотрим сквозь пальцы, голубушка. Ну, куда же деваться! Гении, гении, мы их бережем, они наперечет. Во все времена наперечет. Да и посылать их часто нельзя, тонкие натуры, чистота восприятия, болезненность реакций!.. Вот и приходится ездить, а что поделаешь?.. Нынче все заняты!
– Кто?.. – тупо спросила Наталья и сглотнула. В горле было сухо. – Куда ездить?
– Гении, – сказал старичок с чувством и махнул рукой в коричневой вязаной перчатке. – А ездить к вам, сюда. Я очень люблю ездить, хотя мне это тоже тяжело. Слишком много впечатлений.
– Где? – снова тупо спросила Наталья.
– Да здесь у вас! – воскликнул старичок с негромкой досадой, а потом словно спохватился: – Ох, простите, голубушка! Заболтал я вас совсем, но вынужден, вынужден был вмешаться! Нельзя никогда не вмешиваться, эдак с ума сойдешь совсем.
– С ума сойдешь?
– Ну да, – сказал старичок нетерпеливо. – Так вот говорю вам, голубушка. У вас все будет хорошо. Только прошу…
Он опять придвинулся, перехватывая ее пакет, и на нее опять пахнуло нафталином и лавровишневыми каплями – глубокой, неотвратимой, печальной старостью, у которой впереди только смерть.
– Прошу вас, голубушка, вы не раздумывайте слишком долго. И не берите ничего в голову. Ведь это так просто. Проще и не придумаешь!
– Что просто? – как зачарованная, вновь переспросила Наталья.
– Любовь, – нетерпеливо сказал старичок. – Как хороша была задумка, а? Как хороша! А люди все испортили. И портите раз за разом, вот что скверно! А вас я попрошу, уж раз я сам…. Слушайте только себя, поверьте: все возможно, перестаньте страдать, и все будет просто отлично.
– Как можно перестать… страдать?
– Перестаньте, и все, – приказал старичок нетерпеливо. – У вас точно нет никакого повода, я-то знаю!
– Да откуда вы знаете?! – крикнула Наталья, и тут в сумке у нее зазвонил телефон.
Звук был резкий, сверлящий – трли-инь, трли-инь!..
Наталья сильно вздрогнула и как будто проснулась.
Маршрутка ехала по скудно освещенной дороге, ее трясло и качало, и пассажиры тряслись и качались вместе с маршруткой, сгорбив спины, прижимая сумки. Полотнище газеты трепетало перед Натальиным носом, сбоку дремал старичок с ее пакетом, а в сумке звонил телефон.
Что это было?
Сон?.. Бред?.. Галлюцинации?..
Она полезла в сумку и, как давеча кошелек, долго искала телефон, который трясся на самом дне и все заливался, заливался, и сосед вынырнул на поверхность своей газеты и покосился с неудовольствием. Кажется, хотел что-то сказать, но промолчал.
Телефон звонил, двигатель надсадно гудел, газета плавала перед носом.
Тоска, тоска…
Она нашла телефон, запястьем вздернула на лбу шапку и нажала кнопку:
– Да.
– Наташ, выходи, а?
– Да, – повторила она растерянно. – Да, я слушаю!
– А я говорю, – сказали в трубке с неудовольствием. – Ты слушаешь, а я говорю. Выходи, а?
– Откуда… выходить?
– Выходи из своей маршрутки.
Наталья зачем-то отняла от уха телефон и посмотрела на него. «Частный номер» – было написано в окошечке.
