так интересовало, смотрел ли он Федины диски, когда обнаружил того с проломленной головой?! Почему она спрашивала про договор – она отродясь не занималась никакими договорами?! Зачем она приехала к нему вчера, когда его насилу отпустили из «ментуры»?! В последний раз она была в его квартире давным-давно, в разгар романа, а роман отгорел больше года назад!
Троепольский забрал этот договор из Фединой квартиры, потому что на самом деле он все смотрел – и диски, и бумаги, права была Полина! Даже под пистолетом он вряд ли сознался бы в этом, потому что это еще раз подтвердило бы, что он холоден, как впавшая в спячку анаконда, и даже раскроенная Федина голова не выбила его из равновесия настолько, чтобы он позабыл о делах и своих интересах!
Конечно, он все просмотрел – потому что должен был быстро решить, что можно оставлять ментам, а что нельзя.
На договоре было написано «Смерть врагам», и Троепольский не хотел, чтобы менты как-то соотнесли дурацкую надпись с Федькиной смертью. Он-то точно знал, что «Смерть врагам» тут совсем ни при чем!
Зачем она его утащила, полоумная девка, которую он так жалел сегодня ночью и, кажется, даже немного любил?!
Троепольский зачем-то дернул в сторону дверь громадного шкафа, занимавшего всю стену, и некоторое время бессмысленно изучал аккуратные стопки собственной одежды. Договора не было и там.
Потом он сел на императорскую кровать, поджав под себя ногу, и сильно потер лицо. Волосы, холодные и мокрые, как водоросли, лезли в лицо.
Лера Грекова пила скверный кофе, сваренный немецкой кофеваркой из голландских кофейных зерен.
Для того чтобы поставить на стол чашку, пришлось провести некоторые специальные приготовления. Лера спихнула туда всю грязную посуду, а ту, которая в раковину не поместилась, составила на стол. Получилась гора, и у Леры окончательно испортилось настроение – вернется поздно, после института ей придется заехать на работу, и посуды только прибавится, а мыть все придется именно ей, и ночью. Мать ни за что не станет.
Маленькой, Лера часто завидовала другим девочкам, у которых были «нормальные» мамы и папы. Мамы завязывали девочкам банты и клали в портфели щекастые красные яблоки – съесть на перемене. Лере казалось, что, если бы у нее было яблоко, чтобы съесть его на перемене с девчонками, чавкая, пачкая щеки, шушукаясь и поминутно оглядываясь на стайку мальчишек, которая скакала и орала возле невысокой школьной сцены в актовом зале, все у нее сложилось бы по-другому.
Папы по субботам разбирали девочек по домам, и Лера была уверена, что если бы в субботу она шлепала по лужам красными резиновыми сапогами, а большой и, безусловно, любимый мужчина держал ее за руку, и не пускал в лужи, и тащил ее портфель, и спрашивал недовольно, почему у нее по математике опять тройка, а впереди был бы дом с обедом, неказистым, наскоро сляпанным пирогом с вареньем, и длинный вечер «всей семьей» – она выросла бы другим человеком.
Папы не имелось вовсе, и матери лень было даже придумать какую-нибудь пристойную легенду – умер, погиб при исполнении правительственного задания, улетел на Северный полюс! При встрече с Троепольским Лера соврала, что папа умер. Яблока в портфеле тоже не было, и банты ей никто и никогда не завязывал – сначала были черные аптечные резинки, потом нелепые заколки, а потом она постриглась в парикмахерской на углу. Пришла и сказала сосредоточенно: «Отрежьте, пожалуйста!» Парикмахерша долго не соглашалась, отговаривала ее и сердилась, но Лера и в двенадцать лет была чрезвычайно упряма и умела настоять на своем. Мать ничего не заметила. У нее в этот момент был разгар романа – а когда разгар, трудно помнить о чьих-то там волосах! Лера относилась к этому с пониманием.
С детства она ненавидела быт – горы грязной посуды на столах и в раковине, почему-то ей всегда казалось, что никакой другой посуды, кроме грязной, у них вообще нет, и ее всерьез занимал этот вопрос – время от времени посуда все-таки моется, значит, когда-то она должна быть чистой! Горы белья в креслах, выстиранное и грязное вперемешку, грязное нужно стирать, а выстиранное гладить, и еще как-то отделить их друг от друга. Желтый суп из пакета, разболтанный в кастрюльке с черными оспинами отбитой эмали. Одинокий носок посреди коридора – Лера никогда не могла понять этот «носочный» парадокс: после первой же стирки из пары всегда оставался только один, и найти второй никогда не удавалось, а в одном ходить невозможно, хоть плачь!
Потом все неожиданно наладилось. Дядя, которого она, как и все взрослые «дамы» их странной семьи, называла всегда только по имени, без всякого «дяди», стал давать им деньги – до этого у него не было денег, и нечего было им давать, а тут они наконец появились.
Появилась и домработница Маргарита Степановна, а вместе с ней горячий борщ, котлеты и носки – парами. Но Маргарита Степановна приходила всего два раза в неделю, и за время ее отсутствия Лера с мамой вполне успевали пожать все плоды ее скорбных и незаметных трудов и создать необозримое поле для новых. Маргарита Степановна уволилась, и появилась Надежда Васильевна. Потом она тоже уволилась, а дальше домработницы пошли так густо и часто, что Лера перестала запоминать их имена. Однако выводы Лера сделала – к приходу домработницы она старалась как-нибудь перемыть хоть часть посуды и оттащить грязное белье поближе к стиральной машине.
Ужас.
Сейчас встанет мать, потребует кофе, а Лере так не хочется варить и для нее, разгребать еще одно место за столом, выстраивать из посуды пизанские башни, угрожающие вот-вот завалиться и засыпать всю кухню осколками. Надо быстро допивать и убираться вон.
В дверь позвонили, когда она уже почти допила и даже немного расслабилась, потому что опасность почти миновала – еще десять минут, и она до вечера исчезнет из этой проклятой квартиры, забудет обо всем, даже о похоронах, которые будут завтра, – ими занимался кто-то из конторы дядьки.
Звонок сейчас разбудит мать, которая сладко спит в своей девичьей постельке, и она выйдет, розовая, недовольная, сонная, в пижаме с фиалками и ромашками, и станет капризничать и требовать завтрак, и…
Лера бросилась в прихожую, но опоздала, потому что звонок снова просверлил тишину, будь он проклят!.. Голой ногой она что есть силы стукнулась об угол шкафа, охнула от боли, которая от пальцев стрельнула прямо в голову, да так, что слезы полились из глаз, чуть не упала, накинулась на замки и распахнула дверь, очень надеясь, что опередит наглеца, посмевшего звонить в ее дверь!
– Какого черта!..
– Доброе утро, Лера.
