– Бабушка и ее сестра. Они уже старые и сами ничего не могут.
– Да чего там они не могут! – сказал Троепольский с досадой. – Всеми делами занималась Ира из нашей конторы!
– Мама все равно нервничает. С завещанием там что-то непонятное.
Троепольский насторожился:
– С каким завещанием?
– С Фединым.
Троепольский вдруг понял, что про завещание он как-то совсем не думал.
– А что? Было завещание?
– И есть, – сказала Лера. – Конечно, есть. Обязательно. Мама куда-то звонила, и оказалось, там что-то не в порядке.
Троепольский быстро поднялся с дивана, нашарил на полу свои джинсы и натянул их, прячась за креслом. Не то чтобы он стеснялся, но в этой комнате, заваленной каким-то барахлом, с неприятно низким потолком, все было как-то не так, как всегда.
…И еще он все время думал – зачем?! Зачем он здесь? Как он здесь очутился?!
Нет, понятно как – он приехал, и Лера открыла дверь, и в полутемной прихожей стала рассматривать его нервно и словно призывно, и он насторожился, как пес, почуявший чужого. Потом она вдруг начала ласкаться, обняла его, и очень близко вдруг оказались ее светлые глаза, шелковые волосы, нежные, как шкурка абрикоса, щеки, а потом все случилось. Не было в этом случившемся ни удовольствия, ни награды, даже вожделения никакого не было – зачем, зачем?!.
Он чувствовал себя использованным с головы до ног. Он не понимал, а она-то наверняка понимала – ведь зачем-то она все это задумала, звонила днем, звала его к себе, настаивала, значит, с самого начала знала, для чего звала!
Только Троепольский так и не понял – для чего?!
И еще завещание какое-то! Откуда оно взялось? Феде было сорок лет – только в прошлом году отмечали, и Полька все сердилась и говорила, что сорок лет не отмечают. И они весь вечер в подмосковном ресторане несли какую-то чушь, мол, и не день рождения у них вовсе, а просто они все пришли, чтобы сказать Феде, какой он хороший человек. Федька напился, скакал по лужайке гориллой, играл на гитаре песни про любовь и костер и еще про то, что «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались», это он любил.
Троепольскому было почти тридцать, и если бы кто-нибудь спросил у него про завещание, он бы покрутил пальцем у виска. Выходит, Федька не крутил, а даже написал что-то такое?!
– А что там не в порядке с… завещанием?
Лера пожала плечами. Она сидела на диване, совершенно голая, светящаяся в темноте лунным светом, курила и щурилась.
Вот ужас-то.
– Мама сказала, что он, как всегда, все перепутал. Я думала, у нее припадок начнется, так она кричала на него!
– На Федю?!
– Да не на Федю! На нотариуса! По телефону. Хочешь кофе? Я сварю, у нас кофеварка есть.
Троепольскому очень хотелось кофе, но не хотелось, чтобы Лера варила. Он не особенно доверял ей в этом вопросе. Впрочем, не только в этом.
– Давай я сам сварю.
– Ты-ы?! – протянула Лера насмешливо. – Ты что, умеешь кофе варить?
– Умею, – буркнул Троепольский и натянул джемпер, который привычно пахнул привычным одеколоном и привычными сигаретами, и он вдруг подумал о Полине.
Как бы он был силен и… свободен, если бы ему не в чем было ее подозревать!..
На кухне оказалось еще хуже, чем в комнате, и Троепольский на некоторое время слегка оторопел. Невозможно было представить себе, что здесь живут две женщины, а не свора безалаберных студентов!..
Он отыскал турку, долго нюхал ее, тер под краном, потом нашел бутылку с минеральной водой и зажег газ. Электричество он выключил, чтобы не было так противно. Синий неверный свет залил кухню, по стенам заплясали тени. Троепольский смотрел в турку задумчиво.
– Ты почему без света?
Он оглянулся.
Ну, конечно. Все по правилам. Она нарядилась в его рубашку, которую он надевал под джемпер, а сейчас не надел. Так показывали в кино – она выходит к нему в его рубахе, которая чудовищно ей велика, полы болтаются, рукава длинны, ворот распахнут, и все это очень мило. Лере его рубаха была почти впору – формы у нее имелись вполне аппетитные, и рост тоже не лилипутский. Но то, что она вышла в его рубашке, было именно из кино, и Троепольский стиснул зубы от раздражения.
– Лера, зачем ты меня позвала?
– А что? – игриво спросила она, обошла его и прислонилась попкой к стойке. Рубаха распахнулась на рельефной груди. Два лунных матовых полушария и густая темнота между ними, стекающая вниз, – очень соблазнительно. – Ты чем-то недоволен?
Он был недоволен решительно всем.
