синим светом уличных фонарей. Почему-то – должно быть, из-за всего этого таинственного шепота и пистолета в Гениной руке – Федор был уверен, что машина подлетит, как в американском кино, свистя тормозами, а из каждого ее окна будет торчать по автоматному стволу. Что машина будет ползти медленно, как удав, Федор никак не ожидал.
Машина причалила к крыльцу, и с водительского сиденья выбрался Гена. Он обошел капот, посмотрел по сторонам, открыл обе боковые двери, еще походил, а потом прилег животом на сверкающий бок машины и стал неторопливо сбивать с «дворников» лед.
Олег Петрович смотрел на него. Виктория почти не дышала и вдруг в темноте взяла Федора за руку. Острые ноготки впились в ладонь, и он осторожно сжал ее, словно успокаивая.
Чем он мог ее успокоить?! Он решительно не понимал, что происходит, и не знал, что нужно делать, когда испуганная девушка берет его за руку. Да и разве он может… защитить? У него нет пистолета, и он не видит никого там, где, должно быть, видит этот самый Гена, про которого Олег Никонов сказал, что он профессионал! Ни в чем таком Федор не был профессионалом, и жутко ему было, и мертвое тело старика все мерещилось, и он боялся, что сам превратится в то
И нету у него никакого права держать доверчивую руку Виктории, да еще и пожимать ее!..
Гена деловито постучал о стекло «дворниками», потом переместился, так что оказался спиной к открытой двери в антикварную лавку, оглянулся через плечо и кивнул.
– Бегом, – шепотом приказал Олег Петрович, взял Викторию за шкирку – Федору пришлось выпустить ее руку – и подтолкнул вперед.
Она – умница! – не сопротивлялась, сбежала с крыльца и нырнула в распахнутую дверь машины.
– Теперь ты. За ней.
Гена все постукивал «дворниками», не торопясь проводил ладонью вдоль резиновой штуки.
Федор независимо пожал плечами и шагнул на крыльцо, и Олег Петрович с сумкой двинулся следом за ним, и тогда в кустах с левой стороны вдруг громко и сухо хлопнуло. Так громко, что эхо раскатилось над машиной, выкатилось на замерзшую реку и там пропало.
– Мать твою!..
Федор с удивлением глянул влево и увидел, как там сверкнула молния, очень маленькая и нестрашная. Вдруг ударило еще раз, воздух словно полоснуло бритвой, он дернулся, и из-под ног у Федора взметнулся фонтанчик снега.
– В машину, твою мать!!
Что-то сильно толкнуло его в спину, так что он чуть не упал, и воздух разорвался еще раз, и возле уха нежно и быстро свистнуло «фьюить-фьюить».
Гена, лежа животом на заднем крыле машины, обеими руками держал пистолет, но не стрелял, а словно выжидал чего-то, а грохот все продолжался, и Федор сам не понял, как оказался в машине.
Через секунду хлопнула дверь, и «Мейбах» плавно и стремительно сорвался с места. Из-под задних колес в разные стороны двумя веерами брызнул снег, окатил замерзшие стволы деревьев.
– Там нет выезда! – тяжело дыша, сказал кто-то рядом.
– Знаю!
Фары были потушены, и голубоватые сугробы по обочинам расчищенной дорожки летели навстречу. Снаружи все грохотало, как будто на тихой Фрунзенской набережной нынче вечером случился горный обвал.
Машина пролетела кусты, тяжело нырнула в какую-то ямину, выбралась, наддала и оказалась в западне – впереди была стена, слева чугунные столбики с цепями, огораживающие убогий скверик, а справа угол дома.
– Последний патрон, – сказал Гена, и в зеркале заднего вида Федор увидел его глаза. – Еще один!..
Сзади снова бабахнуло, и Гена гаркнул во все горло:
– Все! Больше нету!
Он осадил машину, как не в меру резвую лошадь, сдал назад, так что Федор и Виктория повалились один на другого, вывернул руль, дал по газам – длинный и тяжелый корпус занесло и задние колеса пошли юзом, выровнялся и приказал:
– Держитесь!
И лучше бы они держались, потому что машина бросилась вперед с реактивной скоростью, и снег из-под задних колес градом застучал по стволам и по стене дома, и двигатель, не привыкший к такой работе, завыл протяжно!.. На бугорке «Мейбах» подпрыгнул, сердце подкатилось к горлу и обрушилось вниз вместе с автомобилем, нащупавшим колесами дорогу, и снова понеслось вскачь!
Они вылетели на асфальт, еще раз развернулись, и темнота вокруг вдруг осветилась – водитель включил фары, – и стало видно, что Виктория сидит, взявшись руками за щеки, и глаза у нее как у испуганного ребенка.
Впереди был широкий, освещенный проспект. И светофор неторопливо переключался с зеленого на красный, и люди неторопливо переходили дорогу, и оказалось, что жизнь на проспекте обычная, неторопливая, и война не началась, и никто не стреляет и ни за кем не гонится!
Гена вылетел на проезжую часть, попетлял между немногочисленными машинами и очутился в среднем ряду. Очутившись тут, он сбросил скорость, устроился за какой-то невразумительной машинкой и спросил у остальных, как они себя чувствуют.
Олег Петрович промолчал, Виктория сказала, что чувствует себя хорошо, а Федор Башилов спросил: «Что это было?»
