запыленный грузовичок лез вверх, натужно ревел мотором, звук доносился едва-едва, как будто во много раз уменьшенный. Марина знала, что на той стороне пристань, где бабы ведрами продают очень вкусную вишню «владимирку», бордовую и сладкую, и еще воблу, пахнущую смолой и солнцем, и еще красную смородину – здесь говорят «смороду».
Идеальное место для убийства, только как? Как убить?! Как заставить лошадь – обученную, смирную, не какого-то там мустанга, как выразился Федор Тучков, – сбросить человека? Испугать? Марина стояла в двух шагах и знала, что никто и ничем лошадь не пугал. Сделать больно? Да, но никто – никто! – не приближался к лошадям.
Из-под горы кто-то поднимался, Марина видела только кепку и равномерно двигающиеся ноги в грязненьких джинсах. Хватаясь руками, человек влез на обрыв и оказался нос к носу с Мариной – худой, жилистый, с загорелым, как будто копченым лицом.
Это он, вспомнила Марина. Он вел под уздцы первую лошадь, когда все случилось.
Человек взглянул на нее, и она, уже решившая, что сейчас непременно его о чем-нибудь спросит, прикусила язык.
Во-первых, человек оказался девчонкой – лет шестнадцати, не больше. Во-вторых, у нее были замученные и очень несчастные глаза.
Она прошла было мимо, но потом оглянулась:
– Курить есть?
Марина торопливо полезла в рюкзак и достала пачку:
– Вот.
Девчонка неловко вытащила сигарету жесткими, как будто негнущимися пальцами и сунула в рот.
– Он ни в чем не виноват, – вдруг сказала она.
– Вадим? – удивилась Марина.
– Да не Вадим, а Мальчик! Мальчик сбросил этого мужика, но он ни в чем не виноват!
– А… разве говорят, что виноват?
– Нет! Только я же вижу, как на меня все смотрят! Они думают, что это я виновата или Мальчик! Я, может, и виновата, а Мальчик ни в чем не виноват!
– Ну, конечно, нет, – успокоительно сказала Марина, – это просто случайность.
– Да, случайность! У нас конь в жизни никого не сбрасывал! И я! Я же не могла сразу! Да и что я?! Держать мне его, что ль, было?! За штаны, что ль?! Ну не можешь в седле сидеть, или боишься, или, может, настроение плохое, ну тогда и не садись в седло – зачем? А Мальчик виноват! Никто не виноват! А его, может, продадут теперь, а это самый лучший конь!
– Ты успокойся, – сказала Марина, вспомнив своих студентов. – Пойдем на травке посидим. Хочешь?
Девчонка отрицательно мотнула головой, но поплелась за Мариной «на травку» и уселась, по-турецки скрестив босые ноги. Джинсы задрались, и открылись грязные щиколотки.
Марина тоже закурила, искоса осторожно поглядывая на собеседницу. Спрашивать в лоб нельзя. Придется в обход.
– Ты… давно работаешь?
– Как работаю?
– С лошадьми?
– Да я всю жизнь с лошадьми! Я родилась в конюшне!
– Как это?
– Ну так. Маманя меня родила, считай, на конюшне. Она тренером была, а до того наездницей. Знаменитой, между прочим! Сейчас на пенсии, и все равно возле лошадей, каждый день приходит то на плац, то на конюшню! Хитрая – вроде бы ко мне, а сама к лошадям!
Тут девчонка засмеялась, и стало понятно, что ей нравится, что «маманя» каждый день приходит «к лошадям».
– Как тебя зовут?
– Зоя, а вас?
– Марина. Можно Марина Евгеньевна, если тебе удобней.
– Не, не удобней. На конюшне все на «ты». Вон Володька. Он мне в деды годится, а я его – Володька да Володька. И все так, потому что удобней.
– Ну, конечно, – согласилась Марина.
Они помолчали. С Волги несло крепким и теплым ветром, шелестели листья, в траве качались головки цветов. Пробежал деловитый буксир, крикнул сиплым голосом.
– Это «Ермак», – сказала девчонка равнодушно. – Он в Астрахань бежит.
– Зачем?
– Как зачем? За баржой. Он баржу таскает до Нижнего, а бывает, что и до Ярославля.
– Откуда ты знаешь?
– Да у меня отец капитан! Только он на «Смелом» капитан, на Каспий ходит. Я не только этих, я всех,
