Осторожно растопыренной ладонью она потрогала его бедро – там, где кончались теннисные шорты. Ладошка была влажной, и шерсть на ноге моментально встала дыбом.
– Ты такой… – растерянно пробормотала Марина и сделала движение, как будто слегка погладила его ногу.
– Какой?
– Странный.
– Почему? – Он уже почти не соображал. Пальцы забрались под плотную ткань и там замерли и только чуть подрагивали, как будто тряслась испуганная мышь.
– Плотный. И волосы на ногах.
Он собрался было с силами, чтобы затянуть что-нибудь в том духе, что волосы на ногах есть почти у всех мужчин на свете, такова уж их природа, но тут она вытащила руку, и его постигло тяжкое разочарование.
Он не знал, как нужно ее попросить, чтобы она еще его потрогала.
Совсем недавно он рассуждал о своей невиданной опытности и еще о том, что ему не двадцать лет, и все свои проблемы он решит легко – вот как.
Собственное тело сейчас казалось ему слишком большим, и чужим, и болезненным. Он как будто никак не мог к нему приспособиться, что ли?
Черт побери, даже в первый свой раз он чувствовал себя раскованнее, чем сейчас, когда профессорша сопела ему в ухо и все опускала глаза, чтобы рассмотреть получше!
Он уже и не хотел, чтобы она его рассматривала. Он не был уверен, что сможет это вынести.
Рука пробралась повыше и потрогала спину, потом бока, потом живот – по кругу. Потом ее ладошка оказалась у него за поясом шорт.
Если из бесконечной последовательности убрать бесконечное число членов, она все равно останется бесконечной.
Бесконечность. Не ноль. У вас нет никакой фантазии, как у моих студентов!
О, у него целая куча фантазий, не то что у студентов! Студентам и не снились такие фантазии, какие имеются у него в избытке!
Он тяжело дышал, и спина стала мокрой.
– Подожди.
– Что?
– Подожди, пожалуйста.
Она отдернула руки, поняв, что он просит серьезно.
Он просил серьезно, некоторым образом даже слезно. Марина посмотрела ему в лицо. Лицо выражало смесь отчаяния и странного веселья.
Вот беда, она понятия не имела, что должно выражать лицо мужчины, когда пытаешься залезть к нему в шорты!
– Почему… подождать?
Он засмеялся. Такого отчаяния он не испытывал давно. Или никогда не испытывал.
– Марина. Я тебя прошу.
– Что?
– Наверное, нам лучше… лечь.
– Лечь? – переспросила она дрогнувшим голосом.
В этом слове была некая неотвратимость, как приближающаяся смертная казнь, когда приговор уже объявлен, а приговоренный лежит, просунув голову в отвратительный срез гильотины.
– Да, – сказал он решительно.
Хотел добавить что-то вроде «не бойся» и не стал, потому что сам боялся до смерти.
– Федор, если ты не хочешь, мы можем… не продолжать. Я не обижусь. Правда.
Понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, о чем она говорит.
Зря он не читал никаких таких книг! Зря, черт побери все на свете, он не посмотрел в своей жизни ни одного бразильского или, на худой конец, мексиканского сериала! Наверное, это что-то оттуда. Наверное, там так принято говорить мужчине, который… который… который больше не может ждать и почти не отвечает за себя.
Федор Тучков Четвертый стиснул зубы и перехватил ее руки.
– Анекдот, – проскрипел он мрачно, – хочешь? На рельсах двое занимаются любовью. Едет паровоз. Высовывается машинист, тянет ручку, паровоз начинает что есть силы гудеть и свистеть. Пара не уходит и продолжает свои занятия. Паровоз свистит, гудит, сипит, включает аварийный тормоз, кое-как останавливается в двух шагах от… парочки. – Марина моргнула, глядя в его покрасневшее лицо. – Выбегает машинист и начинает страшно ругаться. Молодой человек поднимается и говорит любезно: «Месье, кто-то из нас двоих должен был остановиться, вы или я. Так вот,
Марина осторожно засмеялась.
