– Я стал генералом, – вдруг сказал он. – Тучковых
– Ты же говорил, что… не стал!
– Я врал.
– Зачем?
– Чтобы не было никаких слухов.
– Господи, каких еще слухов?!
Он вздохнул. Грудь эпохи Возрождения поднялась и опустилась вместе с Марининой ладонью, которую он теперь прижимал к себе. Ладони было тепло.
– Давай пока не будем об этом говорить, – попросил он почти жалобно. – Давай лучше о том, как… все было.
Нет, вот о том, «как все было», Марина говорить ни за что не станет! Ни за что! Ни-ког-да!
Интересно, а на работе догадаются, что у нее теперь «есть мужчина»? Нет, наверное, «был мужчина» – вряд ли этот мужчина останется в настоящем времени!
Догадаются или нет?
Ну как в фильме «Служебный роман» – она придет утром на работу, а все вокруг будут таращиться, оборачиваться, пялить глаза, останавливаться, падать налево и направо и сами собой укладываться в штабеля!
И что он там говорит? Что врал?
Выходит, он никакой не капитан в выцветших и потертых джинсах, а целый генерал?!
– Ты правда генерал?
– Да.
– А ты генерал… чего?
– Контрразведка ФСБ.
Марина так подскочила, как будто в бок ей впилась выскочившая из середины трехспального сексодрома пружина – пыточное орудие.
Какая еще – контрразведка?! Что значит – ФСБ?!
Позвольте, но ведь каждый интеллигентный и уважающий себя человек должен ненавидеть «тайную полицию», «государство в государстве», наушников, шпионов и палачей, из которых состоит данная организация, прямая наследница всесильного, отвратительного, воняющего псиной и человеческими страданиями КГБ?!
Нормальный человек не может там работать, да еще дослужиться до больших чинов, да еще выглядеть так обманчиво мило – в распашонки наряжался и пестроцветные брюки!
Господи помилуй, ФСБ!
Бабушкиного отца чекисты расстреляли в Бутовской дубовой рощице, и бабушка узнала об этом всего лет десять назад, когда рассекретили какие-то архивы.
Они поехали искать место и не нашли – только огромные бетонные дома, со всех сторон дома, и скоростное шоссе, и люди, люди, толпы людей и никакого покоя, и никакой надежды на то, что покой этот когда-нибудь настанет.
Говорили про памятник, про скверик – не нашли ни памятника, ни оградки. Бабушка стала задыхаться, присаживаться на каждую лавочку, и они потащились домой, расстроенные, подавленные, как будто униженные еще и этим – битком набитый автобус, ругань, мокрые зонты, потом черная пасть метро – преисподняя, – и опять давка, ругань, тошнотворный дух. Бабушкина сухая рука в старенькой перчатке, судорожно уцепившаяся за блестящую ручку, мерное покачивание в темноте переполненного вагона – тоска, тоска…
Дед был профессор, биолог и, конечно, тоже получил свое – пятьдесят восьмая статья, «десять лет без права переписки», а это значило только одно – смерть. И если прадед лежал где-то близко, под бутовскими доминами и скоростными шоссе, то, где лежит дед, до сих пор не знает никто и, наверное, не узнает никогда.
Бабушку сослали в Казахстан – жена «врага народа». У мамы – «дочери врага народа» – астма. От того, что день и ночь рядом с их домом курились едким желтым дымом химические производства, на которых сплошь работали зэки – мужчины, женщины, старики. Одни умирали, привозили умирать других, вагонами, эшелонами.
«Arbeit macht frei» (
А эти, которые назывались когда-то НКВД, а потом КГБ, а теперь вот ФСБ, даже оправданий себе никаких не искали и надписей не писали, не в чем им было оправдываться! Они быстро вошли во вкус, они стали «над» всем человеческим, они решали, жить или умереть, и потом их тоже убивали – просто потому, что они становились не нужны, или опасны, или неудобны, а за их спинами уже маячили другие, готовые пытать и убивать!
– Что случилось? – спросил рядом генерал ФСБ Федор Федорович Тучков. – Что с тобой? Тебе плохо? Марина?
– Да, – быстро согласилась она, – мне плохо. Очень плохо. И потом, я забыла тебе сказать, что не сплю… – Она чуть было не произнесла «с палачами», но вовремя остановилась, в самую распоследнюю секунду поймала себя за язык. – С руководителями тайной канцелярии. Ты… извини меня, пожалуйста.
