– Это шутка, – быстро сказал он. – Можно я тебя поцелую?
Наверняка он надеялся, что она моментально все позабудет, как влюбленная кошка. Наверняка надеялся, что ему удастся ее отвлечь. Наверняка был уверен, что такой неотразимый мужчина, как он, может заставить женщину сию же секунду fall in love, да еще безвозвратно, как в пропасть.
Но не тут-то было.
– Федор! – Она отодвинула его физиономию, которая оказалась слишком близко и надвигалась на нее абсолютно недвусмысленно. Щека была совсем рядом – вкусно пахнущая, твердая, чуть шершавая мужская щека. – Федор, ты должен мне это сказать.
– Сказать? – промурлыкал он, и мороз пробежал по ее спине, как будто стягивая кожу. – Сейчас скажу. Я тебя хочу. Очень.
– О… опять? – запнувшись от смущения, выдавила она.
– Опять, – признался он. – Ничего не могу с собой поделать.
– Поделать?
– Ну да. Поделать. От того-то я и в печали, Маруся.
– Не называй меня Марусей!
– Почему?
– Мне не нравится.
– Не буду.
Целовались они очень долго. Так долго, что Марине стало невыносимо жарко. Что такое с этой погодой? Только что ее продирал мороз, а теперь вот донимает жара.
Или это не с погодой, а с ней самой, с Мариной?
Свой важный вопрос она смогла задать лишь спустя некоторое время. Довольно продолжительное, кстати сказать.
Теперь генерал Тучков казался довольным и сонным – ничего общего с напряжением и ожиданием после… первого раза.
Наверное, за это время он к ней привык.
– Федор, что ты знаешь о «моем» покойнике? Ну расскажи, ты же обещал!
Он и вправду обещал.
– Георгий Чуев, сорок один год, бывший «афганец», танкист. Карьеру начал в восемьдесят шестом году в Ярославле. Ходил под тогдашним местным авторитетом, потом выбился к нему в доверенные лица и стал правой рукой. Кличка Чума. Убивал с особым шиком, так сказать, почерк у него был свой – точно в сердце и точно между глаз. На труп листочек прилаживал, на листочке цитатка из «Пира во время чумы», каждый раз разная. Говорят, что, если у него листочка с собой не было, он казни откладывал, не мог традицию нарушить. Очень ревностно к делу относился.
– Господи помилуй, – пробормотала Марина.
Почему-то ей стало стыдно, что она лежит голая рядом с Федором Тучковым и слушает такие ужасные вещи, и пришлось до подбородка натянуть на себя одеяло.
– Он был уважаемый человек, наш Георгий Чуев, – продолжал Тучков Четвертый как ни в чем не бывало. – Когда времена стали не такими дикими, он во власть подался. В депутаты пробился легко, а потом губернатор его поприжал. От суда он уехал в Штаты…
– Как в Штаты?!
– А что?
– Там же проблемы с визами!
– Где проблемы?
– Разве бандит может получить американскую визу?!
– Кто угодно может получить американскую визу.
– Да сколько громких случаев было, когда посольство отказывало в визе кому-нибудь. Вон хоть Кобзону!
– Маруся, – морщась, сказал Федор Тучков, – девочка моя. Ты повторяешь чужие глупости. Кобзону, может, и отказали. Кобзон Америку видал в гробу, ему и здесь тепло и приятно. А кому надо уехать, тот обязательно уедет!
– И он уехал?
– Кобзон?
– Твой Чуев!
– Ах, Чуев!.. Ну, он не то чтобы совсем уехал, но живет теперь там, да. Сюда наезжает, все больше когда мы его приглашаем.
Марина чуть не упала в обморок.
– Вы?! Вы приглашаете убийцу и бандита?! Чтобы он из Америки приехал к нам?! И здесь вы его не арестовываете и не тащите в суд, а назначаете ему свидания в дорогих санаториях?!
– Примерно так.
