травой и костром, и домой еще не скоро повезут – целый день впереди, длинный, летний, наполненный. И маленькую Маню он представлял – щекастую, крепенькую, обутую в красные сандалии и белые гольфы. Сосредоточенно сопя, Маня собирала в горсть на лужайке землянику и неслась угощать родителей, а они, конечно, говорили: «Ешь сама!» – и вытирали перепачканную ягодой ладошку!..
Интересно, а Толик Кулагин? Каким был Толик? Он ведь значительно старше Мани! Значит, когда ее привозили, он был уже юношей – каким?..
Алекс был уверен, что застанет в доме домработницу, для нее сейчас самое время. Он поговорит с ней, просто поговорит, и, может быть, что-нибудь прояснится!
Что именно должно проясниться после разговора с домработницей, Алекс себя не спрашивал.
Толкнув калитку, Алекс зашел на участок, такой просторный, что казалось, будто он попал в парк, и пошел по растрескавшейся асфальтовой дорожке к дому, весело глядевшему из-за желтых сосен. С правой стороны беседка, там обычно накрывался «фуршет», то есть выносили стол с закусками и питьем. Слева гараж, очень просторный, на две машины, а за гаражом заросли малины, густые, как в лесу. Маня, когда ей особенно надоедало общество, уходила в малинник «пастись» и угощала Алекса, если он являлся за ней, – сам он никогда в кусты не лез, стоял подле и взывал к ней, чтоб вылезла. Она выходила, проломившись через ветки, как медведь: «Фу, черт, оцарапалась вся!» – и приносила ему малину. Между прочим, где-то там, в глубине, росла даже желтая, самая крупная, пахучая, в тоненьких ворсинках. Маня с видом знатока говорила, что это «поздняя»...
Двери на террасу и дальше в дом стояли настежь, и Алекс, подумав, постучал в стекло, на секунду поймав свое отражение, – бледные щеки, темные очки, кудри до плеч. Маня уже недели две назад приставала, чтоб подстригся, но он был занят – писал. Отстаньте все от меня!..
Вот теперь вид и дикий.
Он постоял немного, прислушиваясь, и опять постучал. Никто не отзывался, но в глубине дома играла тихая музыка.
Должно быть, домработница – меломанка.
– Добрый день! – громко сказал Алекс. – Можно?..
На террасе с каменными полами, стеклянными стенами и подвешенным к потолку гавайским гамаком никого не было, только кактусы, топорщившие чудовищные иголки. Вокруг кактусов насыпан песок, по которому грабельками проведены волнообразые линии и навалены белые пустынные камни. Анатоль, по всей видимости, любил кактусы и пустыни.
– Можно войти?
Все еще никто не отзывался, но музыка по мере продвижения в дом стала погромче, и Алекс понял, что это Джастин Бибер, глупыш из Интернета, почему-то почитающий себя «Куртом Кобейном своего поколения», и любимец таких же «продвинутых» романтических глупышек и глупышей всех возрастов.
И усмехнулся.
В огромном зале со стеклянным камином и широкими диванами было светло и прохладно от кондиционеров, и Алекс вспомнил, как Анатоль хвастал, что для того, чтобы «как следует» сделать ремонт в этом доме, даже пришлось продать одну из оставленных ему в наследство квартир!..
Ремонт был сделан «как следует».
– Господи!
Он повернулся и в последний момент подхватил деревянную миску с фруктами, которая почти упала из рук молодой и прекрасной женщины с перепуганным лицом.
Персик вывалился и покатился.
– Вы кто?! Как вы сюда попали?!
Он взглянул еще раз. Она на самом деле была прекрасна и перепугана, как ему показалось в первое мгновение.
– Я просто вошел. Дверь открыта. Не волнуйтесь! – Она сделала шаг назад. – Я не грабитель. Меня зовут Алекс Шан-Гирей, и я знаком с... Анатолием Петровичем.
– Как вы меня напугали! Ужас. – Тонкой рукой она взялась за лоб и потерла его, как будто страх был у нее в голове, и она его прогоняла, а потом улыбнулась милой улыбкой. – Анатоль меня... не предупредил, что вы приедете. Я не знала.
Алекс нагнулся и медленно поднял с пола закатившийся персик, давая ей возможность прийти в себя. Поискал глазами, куда бы поставить миску, и отнес ее на низкий каменный стол – довольно далеко.
Его маневр удался. Когда он вернулся, она уже признала Алекса «своим» и почти успокоилась.
Он знал, что так и произойдет.
Те времена, когда у него то и дело спрашивали: «Вы кто?» – и старались побыстрее спровадить с глаз, давно минули. Нынче все по-другому. Он по-другому ест и спит, по-другому пахнет, в других местах покупает джинсы, майки и ботинки, которые на первый взгляд ничем не отличаются от тех, что были раньше, но, по всей видимости, отличаются безмерно, бесконечно, дьявольски, чертовски, вот как!..
Женщины вроде этой с одного секундного взгляда умеют определять, чем эти отличаются от тех и к какому классу, тому или этому, принадлежит мужчина, как будто в глаза им встроена специальная цейсовская оптика.
И еще он мимоходом подумал, что длинная белая машина под соседским забором, скорее всего, привезла именно ее! У нее должна быть исключительно белая и сверкающая машина.
– Я вас знаю, – сказала красавица, когда он приблизился. – Боже мой, ну, конечно, знаю! Вы никакой не... Мелик-Пашаев! Простите, я не расслышала вашу фамилию.
– Шан-Гирей.
– Вы же Лорер, правда?
Алекс поклонился.
– Я вас читала! Я читала все ваши книжки! Вы... потрясающий писатель.
И хотя Алекс совершенно точно знал, что женщина, которую он случайно застал в доме Анатоля, не может быть знатоком литературы и вообще тонким ценителем, и вряд ли она блестяще образована и очень умна, но тем не менее похвала ее была ему не просто приятна.
Он весь расцвел от ее слов, как будто никогда в жизни не слышал ничего подобного, и на секунду ему показалось, что она, именно она, и понимает все на свете!.. И все, что он написал, все его терзания, сомнения, копания в себе дороги и важны ей, и она знает, как нелегко ему дается писать, как значительны и в то же время мучительны для него слова, как ему необходимо, чтобы эти слова читали и понимали!..
Когда он писал, ему было решительно все равно, поймет или не поймет кто-нибудь то, что он хочет сказать, точно так же, как он никогда не мог ответить на вопрос, для кого пишет!..
...Для кого вы пишете свои романы?
Ни для кого. Я пишу просто потому, что пишу.
Но в эту секунду он думал, что пишет для этой женщины.
– Здравствуйте, – сказал он и улыбнулся.
И она улыбнулась в ответ и протянула руку, которую он осторожно взял.
– Здравствуйте. Как хорошо, что вы приехали! Я уже почти заскучала! Анатоль должен давно быть, а его все нет и нет. Меня зовут Анна. Друзья называют меня Аннет.
В то самое мгновение, что она помянула Анатоля, которого «все нет и нет», Алекс совершенно забыл счастье, которое испытал, когда она сказала, что он «прекрасный писатель». Он как будто вернулся сюда, в дом Кулагина, с его кактусами, камнями и стеклянными каминами.
Вернулся для того, чтобы узнать, кто и за что мог убить Анатоля.
– Проходите, – пригласила Аннет и показала в сторону низких диванов. – На террасе невозможно сидеть, жарко.
Она ждала, что и он узнает ее – ну, никак нельзя не узнать! – и улыбалась вопросительно. Алекс понимал, что от него чего-то ждут, но чего именно, не догадывался.
– Вы друг Анатоля?
Аннет расположилась на диване так, чтобы длинная шелковая юбка не скрывала, но и не слишком открывала совершенные ноги.
Парень – знаменитый писатель – плюхнулся кое-как и почему-то пристроил свою сумку на колени. Сумка была затасканная, потертая, побитая жизнью, но Аннет отлично знала, кто именно произвел сумку на свет –
