Трубку взял какой-то незнакомый человек и сказал, что Эдуард Владимирович ответить не может, потому что в данный момент оперирует. Таня попросила передать, что встреча сегодня не состоится, и стала ходить по гостиной и считать шаги, и все время у нее получалось разное количество шагов, и она начинала считать снова.
Вот и все, означали ее шаги. Вот и все. Как просто.
Часа через полтора перезвонил Абельман и спросил, в чем дело. Таня все еще ходила и считала шаги.
– Ни в чем, – ответила она, продолжая считать, – все в порядке.
Он помолчал.
– Ну, я же слышу, что ничего не в порядке, – неторопливо произнес он. – Что случилось, Таня?
– Я выгнала мужчину своей жизни, – объяснила она. – Только что. Отобрала у него ключи от дома. А моя домработница считает, что все замки нужно поменять! Ну, чтобы он не дай бог не вернулся.
– Познакомьте меня с этой прекрасной женщиной, – попросил Абельман, – я ее поцелую!
– Все нужно начинать сначала, – проговорила Таня. – А у меня нет больше сил. Никаких.
Он еще помолчал немного.
– Что касается сил, то они вернутся, – пообещал он. – А что касается начала… Так мы уже начали, Таня! Вы не заметили?
Она кивнула, как будто он мог ее видеть, и положила трубку.
Весь день она просидела дома, не отвечая на звонки.
На звонки она не отвечала, но в телефонное окошечко все же посматривала. Колечка не позвонил ни разу.
Потом с тренировки явился Макс и очень удивился:
– Мам, ты дома?! Ты заболела, что ли?
Не снимая кроссовок, он протопал к холодильнику, вытащил бутылку с водой и стал пить, закинув голову. Длинные волосы были мокрыми от пота, и с умильной бабьей жалостью Таня смотрела, как двигается при каждом глотке загорелое мальчишеское горло!..
– Ма-ам! – позвал он, отдуваясь, и опять стал пить. – Жара на улице, ужас! Ты чего такая?
– Какая?
Он пожал плечами, стянул с плеч майку и швырнул ее в кресло. Он всегда швырял свои вещи где попало, и Таня швыряла – такой у них был общий семейный недостаток! Колечка этого терпеть не мог.
– Ну, смурная какая-то! – Тут Макс, видимо, вспомнил, что майку швырять нельзя, подхватил ее из кресла и водрузил Тане на голову. – Мам, в шесть часов придет Филипп, мы с ним сгоняем партийку на компьютере, а?
Таня так и сидела с майкой на голове.
– Мам, да чего случилось-то?!
– Ничего не случилось, – сказала Таня и стащила с головы майку. – У нас сегодня будет пижамная вечеринка с воблой. Если хочешь, можешь позвать Филиппа!
Колечка не любил в доме посторонних, и гости Максу с некоторых пор были запрещены, по крайней мере тогда, когда Колечка приезжал с работы.
Макс посмотрел на нее внимательно.
– Точно можно Филиппа на вечеринку звать, мам? Мы сто лет воблы не ели! Как это ты хорошо придумала! Ты всегда все так хорошо придумываешь!
– Филиппа можно точно, – сказала Таня. – Отнеси майку в стиральную машину, она воняет!
– Машина воняет?! – поразился ее ребенок, согнулся в три погибели и смачно поцеловал мать в лоб, как маленькую.
– Майка воняет!
– А! Так я ж в ней играл! И вспотел! – Он подхватил майку и пошел в глубину дома.
– Дорогой! – провозгласил он оттуда писклявым голосом. – Где ты был? – И уже другим голосом, потолще: – Бегал! Странно, но футболка сухая и совсем не пахнет! Дура! Я бегал в другой футболке!
Хлопнула дверь, и все стихло.
Вечером, когда они втроем сидели по-турецки на теплых половицах террасы, а перед ними был разложен огромный лист бумаги и горкой навалены вобла и черный хлеб, Таня вдруг поняла, что
Это и есть жизнь. Ее настоящая жизнь.
Двое хохочущих мальчишек, запах астраханской воблы, свежих огурцов и еще немного лимонного воска, которым Ритуся натирала полы, пластиковые стаканы, которые они то и дело опрокидывали, – и полная свобода!..
Она была по уши в вобле, кроме того, Макс запулил в нее косточкой от черешни и попал в щеку. Она вытерлась рукавом, и Макс злорадно сообщил ей, что теперь у нее усы. Ей было жарко и очень весело.
И в этот момент на дорожке за жасмином вдруг послышались шаги, и голос из французского кинематографа пятидесятых – много абсента, сигарет и кофе – спросил негромко:
