Она мечтала его убить.
Она придумывала тысячи способов, как именно его убьет. Она просыпалась и улыбалась от счастья, когда во сне ей снилось, что она его убила!
Убить по-настоящему у нее так и не хватило духу.
Должно быть, она все-таки сошла бы с ума, если бы в один прекрасный день все не изменилось. Евгений Иванович осознал, что он гениальный писатель, а Светлана осознала, что имеет над ним некоторую власть.
Она работала в издательстве, становление которого тогда только начиналось, – Евгений Иванович не запрещал ей работать. Чермак искал авторов, а Евгений Иванович к тому времени уже отдыхал от праведных бизнесменских и чиновничьих трудов и пописывал истории. Светлана набирала их на компьютере, это была затея Евгения Ивановича, который, должно быть, представлял себя графом Львом Николаевичем Толстым, а Светлану – Софьей Андреевной.
Ей было все равно. Отказаться она не могла – он бы избил ее до полусмерти, приговаривая, что она должна быть хорошей девочкой и слушаться папочку! Она перепечатывала, и Евгений Иванович бережно складывал свои опусы в письменный стол.
Однажды он велел ей, чтобы она показала рукописи своему начальнику.
– Ему ведь все равно делать нечего, – сказал Евгений Иванович ласково, снабжая ее толстенной папкой, – сидит небось, в потолок плюет! Никакого издательства у него не получится, конечно, но пусть хоть почитает, что умные-то люди пишут!
Чермаку опусы Евгения Ивановича неожиданно понравились.
Должно быть, извращенная фантазия автора приносила некоторые плоды. Ярослав сказал, что напечатает повесть, и Евгений Иванович по этому поводу переполошился, как курица, снесшая золотое яйцо.
Почему-то он несколько раз спрашивал у Светланы, не знает ли кто в издательстве, что это рукопись ее мужа. Она отвечала, что никто не знает, да и в издательстве в тот момент работало всего человек десять. Но Евгений Иванович не унимался. Он все продолжал приставать и даже слегка побил ее, приговаривая, чтобы она не смела никому говорить о том, что она его жена!..
Тут вдруг она как будто очнулась. Сам того не ведая, Евгений Иванович вложил ей в руки оружие. Ну, не то чтобы оружие, а просто маленькую хворостинку, прутик, но даже прутиком при случае можно выхлестнуть глаз!..
Он был не только садистом и придурком. Он жаждал славы. Жаждал сладострастно и истово. Это было даже не честолюбие, а нечто болезненное, огромное, как волдырь, постоянно нарывающий и не дававший ему покоя.
Он жаждал славы и власти над людьми.
Власть над Светланой у него была, и он мечтал завладеть еще кем-нибудь, захватить, заставить прислушиваться к себе, уважать себя, бояться, в конце концов!..
Когда Чермак сказал, что напечатает рукопись, Евгений Иванович понял, какой шанс посылает ему судьба! Он станет знаменитым. К нему будут прислушиваться миллионы, его будут читать все – и обсуждать, и перетолковывать, и, может быть, проходить в школе! Его произведения станут бессмертными, а он сам будет ездить в мировые турне, раздавать автографы на бульваре Монпарнас, и его звезда займет свое место на Аллее Звезд в Голливуде! Сам Кинг будет добиваться у него интервью, а он не даст интервью очкастому прохвосту! Все ведущие телевизионные каналы страны станут сообщать о выходе его новой книги, и депутаты в Думе будут «ставить вопрос на повестку дня», ибо проблемы, поднятые в его романах, столь злободневны и столь широки, что без Думы никак не обойтись! Журналистские шлюхи будут смотреть ему в рот и мечтать принадлежать гению современности и апостолу русской прозы!
Может быть, он думал как-то не так, но Светлана представляла себе, что именно так.
Жена-секретарша не годилась ему по всем статьям. Да еще жена-секретарша, которая работает в издательстве, следовательно, Евгения Ивановича, гения современности, могли заподозрить в том, что он стал печататься не потому, что гений, а «по блату». Это очень советское слово было хорошо знакомо Евгению Ивановичу, из тех времен еще ничего не забылось, и ему не хотелось, чтобы факт их родства со Светланой был кем-то установлен. Чермаком, к примеру.
Конечно, конечно, это было никакое не оружие, а так, тоненький прутик, но она им воспользовалась.
Когда в следующий раз он стал ласково называть ее стервой и сукой и глаза его замаслились и приняли мечтательное выражение, когда он в очередной раз напомнил ей про ее никчемного отца и про срок давности, который в данном случае ни на что не распространяется, ибо миллионы, украденные ее отцом, все равно остаются миллионами, она хладнокровно сказала, что, если он дотронется до нее, она завтра же расскажет Чермаку, что автор неплохой повестишки в стиле фэнтези – ее собственный муженек, некогда большой бизнесмен и начальник, а нынче отставной козы барабанщик Евгений Иванович Грицук.
Он выпучил глаза.
Она давно уже перестала ему сопротивляться, проситься домой, даже плакать перестала. Она стала холодная, твердая и замороженная, как рыба-треска в магазине, и это ее замороженное состояние выводило Евгения Ивановича из себя. Он старался, как мог. Он и бил ее, и насиловал, и говорил невыносимые гадости – ничего не помогало. Она была словно истукан, и никакого удовольствия он больше не получал!
Ну, не стало больше удовольствия!
Он завел арапник и хлестал ее им, представляя себя Гришкой Мелеховым, а ее Аксиньей – из вечной книги того шута горохового (как любил повторять Евгений Иванович), которого все почитали гением!.. А что такого гениального он написал?! Хоть бы одно словечко отличалось от того, что писал Евгений Иванович! Так нет! Все слова одинаковые, и буквы тоже одинаковые, а тот почему-то все равно гений! Вот и Евгению Ивановичу очень хотелось в гении, туда, на Олимп, где были они все, столпы и классики!..
Она не скулила, не металась, не рыдала, не ползала по полу. Она даже почти не вздрагивала, когда он набрасывался на нее. Только немножко подрожала, когда он поработал арапником первый раз, – ну хоть так, хоть какое-то удовольствие ему доставила, стерва! Неужели она не понимает, что он, великий человек, без власти – ничто? Власть была нужна ему, как воздух, хотя бы власть над ней, а она пусть и подчинялась,
