– Мама, она не заедет!
– Нет, почему, – вдруг вступила Катя Самгина, которой надоел Максим Вавилов, – конечно, заеду, спасибо. Я могу сама заехать, не нужно меня везти!
– И я могу водителя прислать, – сказала Татьяна Ильинична. – Макс, можно тебя на два слова?
И Катя осталась одна.
Комната была огромной, просто каких-то невероятных размеров. Может быть, так чудилось еще и потому, что высоченные окна выходили на веранду и там, где они были открыты, трава и сосны казались продолжением дома.
Она подошла к стене и потрогала ее рукой. Обыкновенная беленая стена, прохладная и шершавая на ощупь. Вдоль стены стояли глиняные горшки, в некоторых росла трава, а в других ничего не росло, а из одного, широкого и плоского, торчали газеты и какие-то журналы. Пол был темный, гораздо темнее стенных панелей, и там, где на него падало солнце, теплый, почти горячий.
…Интересно, сколько нужно денег, чтобы купить такой дом? И сколько нужно денег, чтобы содержать его?
Катя Самгина работала на телевидении и общалась с разными людьми, разного достатка и общественного положения, и еще ни разу ни у кого не видела такого дома.
Видимо, только старшие оперуполномоченные и учительницы русского языка на пенсии могут себе позволить нечто подобное.
Она обошла камин со всех сторон, присела и потрогала рукой коврик, переливавшийся в солнечном свете. Коврик оказался шелковый, и Катя пошла дальше.
…Может, уехать? Вот прямо сейчас?.. Милиционеры, которые живут в таких домах, лгут самим фактом своего существования!
А Катя Самгина не выносила лжи, несмотря на то что работала журналисткой!
С улицы потянуло теплым ветром, откуда-то донеслось стрекотание газонокосилки, и от сквозняка чуть приоткрылась дверь, за которую удалились хозяева эдема и аркадии.
– …должен поговорить! – настойчиво уверяла мать.
– Я ничего никому не должен, – отвечал сын.
– Но поговорить-то ты можешь?!
– Нет, мама, он взрослый человек и знает, что я никогда не буду… плясать под его дудку, черт возьми!
– Максим, это неправильно! Он твой отец! И кстати, кто эта девушка? Зачем ты ее притащил сюда?
– Она свидетельница по делу. Ее нужно где-то передержать.
Катя усмехнулась, трогая рукой стену. Передержать – вот как! Как будто она собака, которую некуда деть.
– Она чуть не погибла, а дело у нас так в управление и не забрали – говорят, раз нет серии, сами и разбирайтесь. «Глухаря»-то никому неохота!
– Макс, ты говоришь на каком-то птичьем языке, я ничего не понимаю. И сколько она здесь пробудет?
– Сколько надо, столько и пробудет.
– Кому надо? Ей? Или тебе?
– Мне, – сказал Максим довольно громко. – Мам, ты прости меня, но я уже большой мальчик.
– Большой мальчик, а с папой поговорить все никак не можешь!
– Ма-ма!
– Ну хорошо, хорошо. Но ведь ты никогда не привозил свидетельниц по делу – я правильно называю? – к себе домой. Даже с предыдущей… свидетельницей по делу… ты жил в бабушкиной «хрущевке».
– Это совсем не то, что ты думаешь, мама! И хватит уже!
– Боюсь, что это не то, что
Катя Самгина опять усмехнулась и решила, что лучше всего будет обнаружить свое присутствие.
– Я все слышу, – прошипела она в щель так громко, как только могла. – Дверь открылась!
Голоса затихли, и через секунду в дверном проеме возник Максим Вавилов.
– Если открылась, нужно было закрыть, – сказал он не слишком любезно.
– Если бы я закрывала, она бы заскрипела, и вы все равно бы поняли, что я подслушиваю, – объяснила Катя Самгина.
Татьяна Ильинична протиснулась мимо широкого Максимова плеча, посмотрела на Катю и сказала задумчиво:
– Да. Умная девушка. Берегись, сынок.
Катя, усталая, серая, с бинтом под водолазкой, в которой ей было жарко, но зато она закрывала шею, вдруг вспылила.
– Ваш сын в полной безопасности, – выговорила она с ледяной отстраненностью в голосе. – Я не сплю с милицией, гаишниками, ветеринарами и службой горгаза.
