– Так вот, – продолжил шеф, как будто не сразу вспомнив, о чем он хотел сказать. Очки сверкнули неумолимо. – Вы меня раздражаете, Варвара.
Она улыбнулась. А что ей еще оставалось делать?
– Да, – повторил он с нажимом. Кажется, ему не понравилось, что она улыбнулась. – Вы раздражаете меня. Вы неплохой работник, но
– В… какую структуру? – спросила Варвара.
Голос подвел. Оказался хриплым и жалким, странно прозвучавшим в тишине и тепле богатого кабинета. Впрочем, так, наверное, и должен звучать голос работника, которого увольняют потому, что он раздражает шефа.
Не он, а она. Она, Варвара, раздражает шефа.
– На Мичуринский проспект, – буркнул он. Очки опять сверкнули.
– Спасибо, Альберт Анатольевич, – сказала Варвара и откашлялась. Теперь самое главное не зареветь в его присутствии. Потом можно. Потом – сколько угодно. До утра, накрывшись с головой одеялом, с подвываниями и тяжкими всхлипами, оплакивая свою пропащую жизнь. Сейчас – нет. Нельзя.
– Спасибо, Альберт Анатольевич, но на Мичуринский проспект я не хочу. Я напишу заявление, конечно же.
– Пишите, – приказал шеф и подвинул к ней заготовленный заранее листок бумаги. Варвара посмотрела на листок, удивляясь предусмотрительности шефа. – Я подпишу, и вы отнесете его в кадры. Я хочу, чтобы завтра же вас здесь не было. Я не могу работать, когда вы все время попадаетесь мне на глаза. Простите.
– Завтра в десять совещание, – тихо сказала Варвара, делая над собой усилие. Нужно было писать, а руки были такими холодными, что пальцы не слушались. Примерившись, она поудобнее перехватила ручку.
Господи, как это пишется? Прошу освободить меня… Прошу вас освободить меня… Прошу вас разрешить мне… С такого-то числа стать безработной и никому не нужной. Так, что ли?!
– К совещанию подготовит все Владислава, – проинформировал ее шеф скучным голосом, – она приедет, и Лара введет ее в курс дела. Вы можете не задерживаться, Варвара.
– Я постараюсь не задерживаться, – четко ответила она и положила перед ним кое-как написанное заявление. Он размашисто подписал.
– До свидания.
– До свидания, Альберт Анатольевич.
Владислава! Владислава, которая носит леопардовые юбочки до половины ягодиц и по четыре золотых браслета на каждом запястье! Владислава с ее овощными рагу и тушеным мясом! Владислава с ее малороссийским выговором и вечным поминанием «ихних и ейных»!
«Мне о-очень, о-очень понравилось ейное платье!»
Она сядет на Варварино место, к ее компьютеру, к ее столу, к ее телефону, к ее цветам, к ее стакану темного стекла, который она привезла из Карловых Вар и держала в нем ручки!
Нет, вот стакан Варвара заберет с собой! Пусть думают что хотят, стакан она заберет.
Господи, Владислава!.. Ольга Громова, управляющая делами, в обморок упадет!..
Но что она может, Ольга Громова, когда начальник уже все решил и даже заявление подписал!
Варвару еще никогда не выгоняли с работы, и поэтому она не знала, как должен вести себя человек, которого только что выгнали. Человек, у которого кончилось все – любовь, работа, жизнь. Впрочем, любовь почти не начиналась. Или началась, и именно от этого так ужасающе, так невыносимо больно?
В приемной пахло кофе, духами и еще чем-то синтетическим и сложным – может, жидкостью, которой уборщица мыла ковры, – привычным, знакомым миром, в котором Варвара прожила столько лет и из которого ее только что выгнали.
Машинисткой на Мичуринский проспект!..
– Ну что? – спросила Илария, выглянув из своей комнаты. – Вы все решили, Варварочка?
– Решили, Лара, – ответила Варвара тихо.
– Надеюсь, что до конца дня вы доработаете, – весело проговорила Илария, – вы не обиделись на нас?
Из всего, что произошло, это «нас» было обиднее всего.
– Нет, – уверила ее Варвара и улыбнулась, – что мне обижаться!
– Ну и прекрасно. В пять придет Владислава, вы не могли бы к этому времени освободить стол от своих… личных вещей?
– В столе нет моих личных вещей, Лара.
– Разве? – удивилась она. – В нижнем ящики колготки и «Тампакс». Это не ваше?
Варвара молчала. Лицу стало жарко. Так жарко, что вспотели виски. Илария посмотрела на нее и усмехнулась.
– Так что все соберите, Варварочка. Ничего не забудьте.
