Подруга особого назначения

– Всякую.

– Тогда любую.

Продавщица вооружилась ножом. Вася проводил ее глазами.

– Жалко, – вдруг заявил он, – там обезьяна так хорошо лежала. Красивая обезьяна. Розовая.

Димка сверху посмотрел на него. Вид у него по-прежнему был очень независимый, только горбилась расстроенная спинка и между шапкой и курткой торчала худая шея.

– Все?

– Да, спасибо.

– Это все наше-е? – вдруг удивился Вася. – Мы же не донесем!

– Донесем, – успокоил его Димка, – у нас рюкзак.

– Зачем тебе столько еды?!

– Есть. Мы сейчас с тобой придем и станем чай пить.

– Ты думаешь, мы все это съедим? – спросил Вася с сомнением. Продавщица засмеялась. Димка улыбнулся в ответ.

– Очень на вас похож, – сказала продавщица.

– Конечно, – согласился Димка.

У него не было монетки в пять рублей, чтобы мальчишка мог вытащить свою розовую обезьяну, а Димке это почему-то казалось очень важным.

Он застегнул рюкзак, стал поднимать его на плечо, в кармане зазвенела какая-то мелочь, и он вдруг вспомнил, что в обменном пункте ему так выдали сто рублей – пригоршню железной мелочи.

«Других нет», – сказала кассирша и мило улыбнулась.

– Стой, – велел Димка, – еще не все потеряно. Я забыл про свои монеты.

Он запустил руку в рюкзачный карман и выгреб круглые железки. Мальчишка вытаращил глаза.

– У тебя столько денег?!

– Мне так дали вместо долларов, – объяснил Димка, – ты идешь или нет?

Большой квадратный ящик был наполовину заполнен игрушечным дерьмом китайского производства. По потолку ящика двигалась железная рука со щупальцами на пружине, ею нужно было управлять. Щупальца хватали приз и тащили к желобу, по которому приз вываливался наружу. С Димкиной точки зрения, ничего выудить оттуда было нельзя.

– Вот, – с восторгом выдохнул Вася, – вот она, видишь? – Он оглянулся на Димку, глаза у него блестели. – Розовая! Ну, обезьяна! Ты что, не понимаешь?

– Давай, – сказал Димка и скинул на пол рюкзак, – тащи.

Железная рука конвульсивно дернулась, дрогнула, поползла по потолку.

– Посмотри с той стороны, можно хватать? – велел мальчишка. Димка посмотрел.

– Ну что?

– Ну, попробуй.

Рука стала снижаться, щупальца сошлись, захватили вожделенную обезьяну, проволокли немного и выронили, как будто разжались старческие пальцы.

– Опять, – помолчав, произнес Вася очень бодро, – пошли.

У американского профессора Дмитрия Волкова не было своих детей. Он даже приблизительно не знал, как с ними следует обращаться. Этот – с худой шеей и бодрым голосом – был чужой ребенок. Сын задиристой докторицы, которая называла его то скотоводом, то ковбоем и дотрагивалась до его головы неласковыми холодными руками. Но с той секунды, когда мальчишка сказал «пошли» и потянул его за рукав, стараясь не смотреть на розовую обезьяну в стеклянном ящике, профессор Волков почему-то решил, что он его ребенок.

Это невозможно было объяснить, это не поддавалось никаким разумным оценкам, это никак не было связано с головой – холодными, трезвыми, логическими мыслями. Профессор Волков даже не знал, хороший это ребенок или плохой, понятия не имел о том, какой у него, к примеру, характер или что он любит, а чего не любит. Профессор никогда особенно не мечтал о детях и не чувствовал в себе непреодолимого желания стать отцом, но в эту секунду какого-то дьявольского прозрения он увидел совершенно ясно, как будто мелькали картинки в волшебном фонаре, – вот мальчишка учится кататься на лыжах и ломает ногу, на чьем-то дне рождения валится в бассейн, и профессор выговаривает ему за это, потом он сдает на права и в первый раз везет родителей кататься по городу, потом они спорят, Йелль или Гарвард, и он говорит сердито: «Папа, ты всегда считаешь, что ты один прав!», потом фотография – они вдвоем, обнявшись, под какой-то секвойей.

Димка взялся за лоб.

Картинки исчезли, но знание осталось.

…И что теперь делать?..

– Попробуй еще, – предложил он, – может, будет лучше.

– Жалко пятерку, – пробормотал Вася, но монетку взял. Ему очень хотелось вытащить эту обезьяну, он давно ее приметил.