спиной, черная лыжная шапка была низко надвинута, и в руке у него был пистолет, отсвечивающий вороненым дулом. Тот, который с пистолетом, негромко и непрерывно матерился, тыкал оружием. Димка молчал в углу.
Капля пота проползла по Варвариному виску и шлепнулась на цементный пол, как ей показалось, с ужасающим грохотом.
– Значит, так, – перестав материться, заговорил тот, у кого был пистолет. Голос показался Варваре знакомым. – Я тя давно приметил, еще когда моя сука тя только к себе определила! Я-то сразу знал, что ни х… ты не больной, а она просто куражится, дура проклятая! Мужик ей понадобился до зарезу! Не может она, сучка бешеная!.. А теперь мне деньги понадобились. Ты понял или нет?! Деньги за суку и ее гаденыша! Столько, сколько я скажу, завтра же! Не, ты понял или нет?!
– Да, – сказал Димка довольно громко.
Варвара обрадовалась, что он может говорить. Значит, все не так уж плохо. Раз сам стоит и может говорить, значит…
– Шоб завтра же были деньги. Привезешь и отдашь мне и тогда можешь катиться отсюда, куда хочешь, и их забирать с собой! Гаденыша я пока подержу, шоб ты не передумал ненароком. Твою мать, профессор! Да я тебя!.. – Пистолет опять дернулся, и Варвара стиснула молоток. Ей нужно было подобраться поближе, и так, чтобы он не услышал, только тогда она сможет ударить. Господи, помоги!.. Ударить надо так, чтобы оглушить, чтобы они с Димкой успели выбраться из вонючей тесной каморки.
– И не вздумай со мной шутки шутить!.. Я те сразу яйца оторву, а гаденышу башку сверну! Деньги мне нужны, деньги! Суку можешь забирать бесплатно, все равно она ни на что не годится, а пацана я те так не отдам, сволота американская!..
Тут произошли сразу два события.
Димка внезапно отделился от стены, сделал огромный шаг вперед и оказался прямо перед пистолетом, который почти уперся в беззащитный Димкин живот. Не обращая внимания на пистолет – Варвара зажмурилась, – он схватил
– Я вызвала милицию! – раздался дрожащий, но решительный голос. – Они сейчас приедут!! Если кто- нибудь шевельнется, я закричу!
– Вот сука!.. – просвистел тот, кого Димка держал в нескольких сантиметрах от пола, и тут Димка его ударил.
Как-то очень легко он поднял его повыше, перехватил и стукнул головой о стену.
– Дима!!! – завопила Варвара, уверенная, что сейчас раздастся выстрел, и Димка сядет в кучу наваленного на полу отвратительного мусора и возьмется руками за живот, за то место, которое разорвет безжалостная пуля, и изменить ничего уже будет нельзя.
Нельзя, нельзя…
Пистолет упал на пол со странным пластмассовым звуком. Круглое пятно света дрогнуло, его повело в сторону, и Танька завизжала изо всех сил.
Варвара занесла молоток.
– Тихо! Не орать!
Это сказал Димка – громко и твердо.
Варвара опустила молоток.
– Таня, хватит кричать.
Визг дошел до самой верхней, истерической точки и вдруг затих.
– Димка… ты жив? – спросила Варвара. Оглянувшись, она взяла Таню за руку и повела ее рукой с фонарем.
– Да, – ответил Димка, – я жив, конечно.
Черная масса шевельнулась у него в руках, и он еще тряхнул ее и снова стукнул о стену.
– Ты че?.. – не слишком уверенно произнес голос откуда-то изнутри этой массы. – Ты че… дерешься- то?
Танька ахнула и снова дернула фонарь. Варвара вытащила его из ее руки.
– Я не дерусь, – сказал Димка очень вежливо, – я только предупреждаю, что в следующий раз я тебя убью. На самом деле убью. Как только увижу. О'кей?
Из массы послышалась длинная матерная тирада, и Таня, оттолкнув Варвару, бросилась вперед.
– Ах ты, недоумок проклятый, – закричала она, перебираясь через мусор, – что тебе надо?! Зачем ты к нему пристал?! Куда тебя принесло?! Что ты все не отстанешь от нас, в самом-то деле?!
– Сука, – неуверенно заявили из массы, и Димка отпустил руки. Вся масса с грохотом обрушилась на пол и начала возиться.
Варвара никак не могла ничего сообразить. Наверное, от того, что вчера ее сильно побили.
– Господи боже мой, да что ж за наказанье-то такое?! За что оно мне?! – продолжала неистовствовать Таня. – Сколько можно?! Сто лет назад развелись, а ты все мне портишь!! Ну что тебе от нас надо, придурок?! Ну куда ты лезешь?!
– Васька мой сын, – простонала темная туша жалобно и стала подниматься с пола, – я его, гаденыша, воспитал, а теперь всякая сволочь…
– Твой сын! – вскричала Таня. – Это мой сын, а не твой! Ты десять лет на диване лежал, ты к нему ни разу ночью не встал, ты с ним на лыжах ни разу не сходил, и в школе у него не был, и в поход его не водил,
