– Помню.
– Вы с тетей сидели, и у тебя было насмешливое лицо, а я так сердилась, что ты над ней смеешься. Мы потом с ней поссорились. Я ей говорила, что она все придумывает, что никакой ты не хороший человек, что ты над ней просто… издеваешься.
– Я не издевался.
– Я вам чай подавала и плетенку с печеньем высыпала тебе на брюки, а ты все равно меня не заметил.
– Не заметил.
– Почему?
– Что – почему?
Архипов поднял ее за узкие бока и посадил на стойку, так что она стала выше его, зато прямо перед его носом оказалась упругая грудь, прикрытая Любаниной розовой кофтенкой, и атласная шея, и он уже чуть не добрался до всего этого, как вдруг что-то загрохотало у него за спиной, как будто случился горный обвал, и он некоторое время соображал, что это такое и где он находится, потому что смутно ему помнилось, что ни в каких горах он быть не может, а потом еще раз загрохотало, и Машу со стойки как ветром сдуло.
Он даже застонал тихонько от разочарования.
Брат Макс поднимал штангу.
Следом за Машей Архипов воздвигся в дверном проеме и обнаружил мальчишку, лежащего спиной на узкой кожаной скамейке. Вес, надетый на гриф и рассчитанный на Владимира Петровича Архипова, Макс Хрусталев никак не мог взять, даже если бы он подключил к себе все существующие в природе батарейки «Энерджайзер».
Штанга поднималась в пазах сантиметров на пять и с грохотом обрушивалась обратно. На сосредоточенном лбу Макса выступили крупные капли пота, а на руках вздулись толстые вены.
– Ох-хо-хо, – сказал Владимир Петрович, – вот беда.
Штанга снова с грохотом упала, и Макс вскочил с узкой скамейки.
– Здрасти.
– Будь здоров, – поздоровался Архипов, – тренируешься?
– Чего?.. А нет, это я так.
– Если так, то надо вместо четырех один диск поставить.
Макс презрительно пожал плечами:
– Один не интересно.
– Нисколько не интересно. Семь потов сойдет, пока триста раз выжмешь.
– Ско-олько?!
– Столько.
– Маньк, знаешь, он каждый день качается! – похвастался Макс Владимиром Петровичем. – Сам сказал. Я тоже… попробовать хотел.
Маша подошла и погладила мальчишку по голове. Он хмуро глянул на Архипова и вывернулся.
Все ей представлялось, что она видит того, которому год и который мусолил рогалик, а потом ковылял по берегу озера, держа в руке прутик, и было очень тихо, и холодно, и лист, падая, шуршал и цеплялся за голые ветки, и во всем мире они были одни, и он хохотал, разевал младенческий розовый ротишко с четырьмя зубами и от хохота валился на спину в пожухлую траву, а она поднимала его и отряхивала сиротское коричневое пальтецо, а потом в сумерках они катили домой, и рогалик был съеден, а дома их никто не ждал.
А потом ее увезли в Москву, а он остался. На целых пятнадцать лет.
Архипов вдруг увидел, что они похожи – брат и сестра. Просто удивительно похожи. Наверное, раньше он не замечал, потому что не обращал внимания.
Как она ему сказала – ты никогда меня не видел?
– Володя, тебе, наверное, на работу надо, – вдруг спохватилась она. – Сейчас я быстро приготовлю завтрак… или ты не завтракаешь?
– Завтракаю.
– Тогда я сейчас приготовлю. Или нам… лучше уйти?
– Вам лучше глупостей не говорить, – посоветовал Архипов.
Ему непременно нужно поговорить с ней. Он был уверен, что в свою квартиру она не должна возвращаться, но как сказать ей об этом, не знал.
Все дело в том, Маша, что в ваше отсутствие я нашел в вашей квартире труп. Трудно объяснить, зачем меня туда понесло, но тем не менее понесло, труп я нашел, а потом вывез и бросил на дороге, потому что думал, что это вы юриста прикончили.
Кстати, это вы или все-таки не вы?
Замечательно.
Рассердившись, Архипов ушел в ванную и захлопнул за собой дверь.
Целоваться нельзя – брат Макс в любую минуту может их застать. Поговорить негде – в «холостяцком
