Обмотавши, он взял Витька за волосы и с силой оттянул голову назад.
– Сейчас в Красково поедем, – объявил он, – все вместе к хозяину на дачку. Отдыхать. Знаешь, где дачка-то?
– Отпусти! – прохрипел Витек. – Отпусти… ты!
– Не отпущу. Где дачка, знаешь?
– Не знаю никакую дачку, ничего не знаю, твою мать, ничего не скажу тебе, гнида!
– У-у, – протянул Архипов. – Ты у нас, оказывается, Зоя Космодемьянская!
Он с силой постучал Витька лбом об пол, опять поднял и опять спросил:
– Вспомнил, где дачка-то, партизан Лиза Чайкина? Или еще постучать?
Витек тяжело дышал и больше не матерился и не вырывался.
– Вот и хорошо, – похвалил Архипов.
Маша стояла, прижав кулачки к груди. Он покосился на нее. Глаза у нее горели сухим желтым блеском.
– Хочешь стукнуть? – предложил Архипов.
– Нет, – отказалась она, – лежачего не бьют.
– Благородная, – заключил Владимир Петрович с удовольствием. – Тинто, вперед! В машину!
– Как же я пойду… без штанов?
– Тут рядом. И дождь идет, никого нет.
За полотенца Архипов поднял Витька и потащил за собой. За дверью туалета было тихо.
Архипов заглянул.
– Ты как тут? – спросил деловито. – Придется тебе до утра так посидеть. С одной стороны, конечно, не очень, а с другой – все удобства. Ну, пока.
Толкая перед собой Машу и таща на привязи Витька, он кое-как выбрался из «нехорошей квартиры» и нажал кнопку лифта.
Лифт так и стоял на месте, как будто ждал их. Пластиковые двери потряслись и открылись, первым вошел Тинто, последним Витек на привязи, вся компания погрузилась и поехала.
Архипов посмотрел на часы. Он уехал из дома сорок минут назад, а казалось, что прошло несколько лет, наполненных событиями и приключениями. Лед на луже, которая натекла с Лизаветиного зонта, растаял. Архипов специально прошел по этому месту – под подошвами ничего не хрустело, только шлепала вода.
Витька он поставил рядом с задним крылом, а Маше открыл переднюю дверь.
– Вон пакет. Там твои вещи. Одевайся.
Она схватила пакет обеими руками и прижала его к груди, как будто Архипов внезапно подарил ей берилловую диадему.
Да что диадема, подумаешь, диадема, когда вот пакет, а в нем лежат привычные, милые, прекрасные вещи, и пахнет домом, а не тюрьмой, страхом и собственной рвотой, и кажется, что все уже почти позади, и можно позволить себе страдать, трястись в ознобе, даже заболеть или устроить истерику, можно позволить себе все, что угодно, потому что ты пришел, и спас меня, и прогнал моих врагов, и вытащил меня из черной дыры, и теперь ты за все отвечаешь, и знаешь, что делаешь, и отдаешь мне команды, а я только слушаюсь, и выполняю, и преданно смотрю в глаза, и я спряталась за тебя так, что меня больше не видно, и только выглядываю оттуда, и оттуда же, из-за твоей безопасной спины, весело и беспечно грожу кулаком!
Пока она одевалась на переднем сиденье, Архипов в очередной раз вежливо спросил у Витька, где дача.
– Улица Академическая, шесть, – с ненавистью пробормотал Витек. – Только зря ты все это затеял, твою мать! От тебя, козла, даже рогов не останется, твою мать! А суку эту я все равно…
– Ух ты! – удивился Архипов. – По голове давно не получал!
Бить связанного ему не хотелось – кодекс чести, благородство настоящего мужчины и все такое, – поэтому он сильно пихнул его в салон, вымещая злобу, и Витек плюхнулся как-то даже не на заднее сиденье, а между креслами.
– Тинто, на место!
Мастиф тяжеловесно подбежал, обнюхал ноги Витька и вскочил за застланное специальной подстилкой сиденье. Джип качнуло.
– Ну вот, – Архипов тоже сел и захлопнул за собой дверцу, – все на месте?
Пошарив рукой, он вытянул черный рюкзак и сунул его Маше.
– Здесь термос и бублик. А я напарнику позвоню, пока не тронулись.
– Напарнику? – переспросила она, лихорадочно отвинчивая крышку термоса. От голода у нее вдруг сильно закружилась голова.
– У каждого полицейского есть напарник, это известно даже младенцам. Нэш Бриджес и Дон Джонсон, к примеру.
– Нет, – вдруг заявила она, руки у нее сильно тряслись. – Нэша Бриджеса играет Дон Джонсон.
Архипов покосился на нее.
