– Дима, ты скоро? – спросил дед из-за двери. – У меня завтрак стынет!
– Да! – хриплым от ненависти к себе голосом отозвался он. – Я сейчас иду!
Чтобы дед ничего не заподозрил, он открыл золоченый кран. Вода ровно и успокоительно зашумела в трубах. Стиснув зубы, захлебываясь в мутной жиже отвращения к себе, он снял крышку с небольшой хрустальной коробочки и вытащил оттуда тяжелые запонки, хищно полыхнувшие белым бриллиантовым огнем, а потом еще булавку для галстука. В булавке был всего один бриллиант, зато здоровый, гораздо больше, чем в запонках.
«Так тебе и надо, – злобно подумал он про брата, – не будешь свои чертовы бриллианты бросать где ни попадя!»
Он припрятал добычу в карман, и этот жест – как в кино про воров – почему-то стал последней каплей.
Димка зачем-то сел на пол, взялся руками за края пушистого цветного коврика, брошенного поверх паласа, и разорвал его пополам. Внутри у него все корчилось, как будто кто-то поливал внутренности кислотой.
Потом он лег животом на порванный коврик, чувствуя в переднем кармане джинсов увесистые золотые предметы. Которые он только что украл. Которые брат даже не подумал прятать, потому что ему и в голову не приходило, что Димка может оказаться вором.
А он вор, вор, он преступник, которого обложили со всех сторон свои и чужие, и он не знает, как ему теперь спасаться, и он бежит, бежит затравленным зверем в надежде, что уйдет, хотя с каждой минутой надежда становится все призрачнее, все слабее.
Его так тошнило, что пришлось подложить под живот ладони.
Все правильно. У него остался один-единственный выход, и он намерен воспользоваться им. Он сможет. Он очень ловкий и хитрый, ему двадцать лет, и он знает о жизни все. Он умный и просто так не дастся.
А брат и без запонок не заболеет. У него таких запонок три десятка. «Да и наплевать на брата! Если разобраться, то этот надменный ублюдок вовсе никакой мне не брат. Просто так случайно вышло, что и его, и меня родила одна и та же женщина».
– Дима! – позвали из-за двери, на этот раз несколько более настойчиво и обеспокоенно. – Что ты там делаешь? Выходи сейчас же или опоздаешь.
– Иду, – сдавленным голосом отозвался Димка, приподнимая голову с мехового коврика. – Я… я в ванне.
Чтобы все выглядело как можно более правдоподобно, он намочил и смял огромное желтое полотенце, положенное для него на край ванны.
Наверное, в его жизни больше никогда не будет таких полотенец, и ровного шума воды в новеньких трубах, и успокоительного тепла мехового коврика под щекой.
Он справится. Он уже все обдумал, только вот в последний момент отчего-то раскис. Может, оттого, что жалко деда, а может, оттого, что пришлось украсть у брата его бриллиантовые бирюльки.
– Ну где ты? – недовольным голосом спросил дед, ко гда он вошел в кухню. Дед стоял у плиты с серебряной лопаточкой наготове, а из плоской сковороды вылезал золотистый край огромного омлета. – Я решил, что ты там утонул.
– Я не утонул, – буркнул Димка.
Очевидно, что-то в его голосе насторожило деда, потому что он оглянулся и внимательно осмотрел внука.
– Ты чего это такой… взъерошенный? – спросил он после паузы. – Спал плохо?
– Хорошо я спал, – ответил Димка и полез в холодильник, чтобы скрыться там от старческих озабоченных глаз. – А этот где? Который суть машина для делания денежных знаков?
– Что ты там ищешь? – спросил дед недовольно. – Колбасу? Так я ее уже достал. И вообще столько мясного с утра – вредно.
– Жить вообще вредно. – Однажды по телевизору в какой-то идиотской программе для пенсионеров, «Аншлаг» называется, Димка услышал эту присказку, и она ему очень понравилась. – В конце концов все равно помрешь.
– Оно конечно, – согласился дед. – Но весь вопрос в сроках. Ешь и отправляйся, раз уж ты собрался навестить свой институт.
Димка уселся за ореховый стол, и неожиданно все это – просторная кухня, наполненная запахами свежей еды, кофе и дорогого одеколона, которым пользовался брат, и бодрыми утренними звуками, доносившимися из телевизора, и хрусткая льняная салфетка, которую дед незаметно подложил ему под локоть, и насыщенная электрическая яркость апельсинового сока в высоком тяжелом стакане, сопение деда, для виду принявшегося за газету, – показалось ему самым прекрасным, что только есть на свете.
Вот бы просидеть всю оставшуюся жизнь на этой громадной и светлой кухне, запивая соком огнедышащий омлет и жмурясь от сытости и счастья, а в случае опасностей или даже просто неприятностей прятаться за дедову спину.
Как это прекрасно, как надежно, как славно, когда есть спина, за которую можно спрятаться!..
Чувствуя, что вот-вот заплачет, Димка рывком отодвинул стул и бросился вон из кухни.
– Ты что? – спросил дед. – Заболел?
– Дед, ты меня рано не жди сегодня, – скороговоркой выпалил Димка. – И вообще… не жди. Может, я не приду.
– То есть как – не жди? – Дед задрал на лоб очки и стал похож на папу Карло из древней книжки про Буратино. – Что значит – не приду?
– То и значит, – сквозь стиснутые зубы выдавил Димка. – Ты что, тупой? Не приду – значит, не приду. У
