– У тебя грипп, – констатировала в трубке мать. – Так я и знала.
– Мама? – переспросила Лидия, не веря себе. – Мама, это ты?!
– Ты меня заразила, – изрекла мать голосом Веры Комиссаржевской в роли Катерины из пьесы Островского «Гроза». – Ты меня заразила перед самой поездкой. Я спрашиваю себя, не сделала ли ты это специально, просто чтобы доказать мне, что мое место вовсе не среди тех, кто так хорошо меня понимает…
– Мама, о чем ты? – спросила Лидия. – Опомнись! Я тебя заразила?! Я не больна! Я… я задумалась, прости…
– На твоей работе мне сказали, что ты заболела. – В голосе матери уже звучали слезы. – Вчера я весь вечер провела у телефона, пытаясь дозвониться. Скажи, ты выключила телефон, да? Ты специально выключила телефон, чтобы я как следует поволновалась. Правда? Ну скажи, правда? А тогда, когда ты приехала ко мне, ты уже знала, что у тебя грипп, и приехала специально, чтобы заразить меня?
– Мам, ты с ума сошла, – с досадой сказала Лидия то, чего не говорила никогда. – Ну что ты выдумала?
– Я не выдумала! – вскрикнула в трубке мать, строго следуя законам жанра. – Ты не хочешь меня понять, совсем не хочешь. В глубине души ты мечтаешь, чтобы я провела остаток жизни так же убого и серо, как все годы, что я прожила с твоим отцом…
– Отца уже два года нет, мама, – напомнила Лидия холодно. – И твоя поездка на форум нетрадиционного искусства не имеет к нему никакого отношения. Слышишь?
Мать молчала, лишь коротко дышала, как затравленная охотниками лань, и тут позвонили в дверь. Лидия выронила трубку.
– Лида! – закричала мать из трубки, качавшейся на шнуре под столом. – Что там у тебя с телефоном? Алло! Алло! Ты слышишь?!
Она ничего не слышала.
Никто не мог звонить к ней в дверь. Соседи предупредили бы по телефону, что им что-то от нее нужно. С улицы в подъезд просто так не зайдешь – домофон. Новый, только недавно поставленный. Гостей она не ждет.
Снова звонок!
– Мама, подожди, – пролепетала она в трубку, поймав ее под столом. – Кто-то в дверь звонит. Я открою.
Может, притвориться, что никого нет дома? Позвонят-позвонят да и уйдут?
А если не уйдут? Решат, что ее нет, и станут ломать новый замок, ключи от которого у нее еще не успели украсть!
Не зажигая света, понимая, что ей нечего терять, кроме жизни, которая ничего не стоит и которую не спасет ни один замок, она подошла к двери и посмотрела в глазок.
На площадке стоял Егор Шубин.
Она зачем-то подержалась за лоб, помедлила секунду, чтобы успокоить вновь взыгравший адреналин, и распахнула дверь.
– Я знал, что вы дома, – заявил Шубин равнодушно. – Можно войти?
– Как вы сюда попали? – спросила Лидия, стоя у него на пути. – Двадцать минут назад домофон был в полном порядке.
– Он и сейчас в порядке, – уверил ее Шубин, вешая дубленку. – Я, конечно, уже второй день безработный, но я же не полный кретин. Цифры 3, 5 и 9 на вашем домофоне блестят, как начищенные. Все остальные грязные и ржавые. Как вы думаете, что это означает?
Лидия еще секунду стояла, во все глаза глядя на него, потом вспомнила про мать и бросилась в кухню.
– Мам, ты слушаешь?
– Кто к тебе пришел? – спросила мать как ни в чем не бывало. – Начальник?
– Нет, – ответила Лидия, – не начальник. Мам, я тебе перезвоню попозже, ладно?
– Ради чужого человека ты обрываешь разговор с матерью?!
– Мам, я не могу сейчас разговаривать…
– Но почему? Что изменилось? Разве человек, который пришел к тебе, важнее, чем я? Почему с ним ты можешь разговаривать, а со мной нет?!
В открытую дверь Лидия видела Шубина, который снимал ботинки.
– Мама, я тебе все потом объясню. У меня очень важный разговор.
Шубин возник на пороге кухни. Он был в синих джинсах и бежевом свитере, с красным от мороза лицом.
– Я подожду, – сказал он одними губами. – Договаривайте спокойно.
Но разве она могла договаривать в его присутствии!
– Мама…
– Мне очень неприятно об этом спрашивать, но я вынуждена это сделать. Я так понимаю, что ты со мной не едешь?
– Нет, – призналась Лидия, села в кресло и нагнулась к коленям. Она часто так делала маленькая, когда
