Седьмое небо

Он нажал кнопку и взглянул на Дудникова.

– Закрой рот, Владимир Алексеевич, – попросил он спокойно, и Дудников поспешно отвел глаза. – Моя жена волнуется, что мы с тобой не там ищем. Ты как считаешь, мы там ищем или не там?

– Т-тимофей Ильич, – начал Дудников, – у меня есть кое-какие новые данные, но я их до конца еще не проверил…

– Что ж так? – спросил Тимофей Ильич. – Давно нужно все проверить.

– Проверим, Тимофей Ильич, – уверил Дудников, – обязательно проверим!

– Что за данные?

– В каждом коридоре, – начал тот, торопясь и стараясь говорить как можно более коротко и как можно более ясно, – есть камеры наблюдения. Не только при входе и на лестницах, но и в коридорах.

Тимофей кивнул, показывая, что слушает.

– Все они поставлены на запись, на случай каких-нибудь форс-мажорных обстоятельств. Охранники их не просматривают, просто меняют кассеты, потому что смотреть там, как правило, нечего. Об этих камерах известно только… службе безопасности, и то не всей…

– Ну и что?

Дудников достал из портфеля кассету.

– Можно?

Тимофей кивнул.

Дудников вставил кассету в видеомагнитофон.

– Вот. Это камера, которая стоит на этаже юридической службы. Видите? Запись сделана третьего декабря.

Тимофей рассматривал черно-белое изображение коридора, людей, которые беззвучно двигались туда- сюда, двери, которые бесшумно открывались и закрывались. Какой-то человек медленно вышел из распахнутой двери, постоял, выискивая что-то в карманах, потом медленно двинулся прямо на камеру. В углу телевизора в длинном окошке бежали секунды. – Да это же Долголенко, мать его! – вдруг заорал Тимофей в полный голос и посмотрел на шефа безопасности. – А?

Дудников кивнул и открыл рот, чтобы сказать что-то, но Тимофей не дал.

– Постой, Владимир Алексеевич! Не может быть, чтобы эта твоя запись была от третьего декабря! Долголенко к нам в последний раз приезжал… когда?

– В ноябре, – подсказал Дудников. – Сра зу после праздников. Девятого или десятого.

– Ну?

– В этом-то вся штука, Тимофей Ильич! – сказал Дудников со скромным торжеством в голосе. – Это не родная кассета. Это перезапись. Родной в видеотеке нет.

– Что ты несешь? – спросил Тимофей Ильич и уперся в него тяжелым взглядом. – Какая такая перезапись?

– Тимофей Ильич. – Дудников остановил запись. Черно-белые люди замерли посреди черно-белого коридора. – Третьего декабря какой-то человек, который знал, что в коридоре есть камера, зашел в кабинет Шубина. Сам Шубин третьего декабря был в Швейцарии, я проверял. Этот человек сделал все, что ему нужно, вышел и спокойно отправился домой, зная, что кассеты мы не просматриваем, а просто пишем на них то, что происходит в коридоре. Однако он знал, что должен эту кассету из видеотеки изъять, потому что в случае разбирательства она обязательно всплывет. Собственно, она и всплыла…

– Ну?

– Поэтому этот человек поменял кассету. Он вытащил ту, на которой было записано то, что происходило третьего декабря, и поверх нее записал съемку с первой попавшейся более ранней кассеты. Они ведь все похожи друг на друга как две капли воды, Тимофей Ильич. Ему не повезло, что на ней оказался Долголенко, который в Москву наезжает раз в месяц, да и то не всегда. А теперь и вовсе не наезжает, потому как вы его… того… уволили. Он даже и не смотрел, что там записано, ему это совершенно не важно.

– Так, – сказал Тимофей. – Ясно.

Дудников нажал кнопку на пульте, и кассета выехала из видеомагнитофона с негромким приятным звуком.

– Все на самом деле ясно, Тимофей Ильич, – произнес он осторожно. – Только у одного человека, кроме вас и меня, есть доступ в видеотеку. Он знает, как подходить, чтобы камера его не увидела.

Тимофей молчал, постукивал «Паркером» по столу. Дудников тоже помолчал, а потом продолжил, как бы пробираясь на ощупь по болоту – реакции Кольцова он не мог себе представить:

– Помните, мы эти камеры вместе обсуждали… Кстати, на одной из кассет я увидел, как открывается дверь в видеотеку. Только дверь, человека, который ее открывает, не видно. На самом деле все проделано достаточно грамотно.

– Грамотно? – переспросил Тимофей Ильич, и Дудников моментально смолк. – Когда ты все окончательно проверишь, Владимир Алексеевич?

– Завтра. Максимум послезавтра. Никаких прямых доказательств нет, так что придется еще рыть…

– Надо рыть – рой! – велел Кольцов раздраженно. – Дальше-то что делать станем? В Генеральную прокуратуру кинемся?

– Это сложный вопрос, Тимофей Ильич, – признался Дудников.

– Я и сам знаю, что сложный, – ответил Кольцов. – Был бы простой, я бы у тебя не спрашивал,