– Что? – помедлив, спросила Муся, и красивые брови дрогнули. – Что вы сказали?
– Вы вернули листы в книгу тогда же, когда заметали следы и строили декорацию нашего с ним совместного пьяного дебоша. Это понятно. Сергей сказал, что ничего не понял и что там нет текста. Вы решили, что в книге есть еще какое-то указание и вам нужно его найти. Уносить книгу с собой вы побоялись. Поначалу вы были уверены, что вас никто и ни в чем не заподозрит, но тут влез я, и вы испугались. Я мог найти Сергея, а он мог прийти в себя и сказать, что накануне ночью разговаривал именно с вами, и вся декорация потеряла бы смысл, потому что он-то точно знал, что не пил со мной водку. Вы сунули листы обратно в книгу, а книгу поставили на полку. Этих книг никто не касался много лет, и вы думали, что они никого не интересуют. Вы собирались забрать ее сегодня, пока Сергей не пришел в себя. И потом сделать еще одну попытку. Правильно?
– Вы сказали, что там ничего не написано, – нетерпеливо перебила Муся, у нее было потрясающее самообладание, – но там же написано! И именно по-арабски!
Кирилл взял со стола газету «Коммерсант», развернул и вынул четыре листа плотной бумаги. Бумага была пожелтевшей, картинки выцветшими, а арабские буквы жирными, черными и казались нарисованными совсем недавно.
– Боже мой, – тоненько проговорила Света.
– Подписи под рисунками – никакой не текст. – Кирилл разложил листы в два ряда. В верхнем ряду были чудесная птица и ханский трон, а в нижнем – вверх ногами – купальщица и паук. В ухо ему сопел очухавшийся Владик, и Кирилл оттолкнул его. – Видите? Если положить их так, получается, что каждая строчка – это сторона четырехугольника. Четырехугольник и есть дом. Буквы внутри четырехугольника – это план. – Он провел пальцем. – Прямые линии в буквах продолжают друг друга. Завитушки добавлены для красивости. Вот здесь, где буква нарисована красным, скорее всего и есть ваш клад.
– Как просто, – пробормотала Муся, не отрывая взгляд от красной вязи, – как все просто…
– Да, – согласился Кирилл, – просто.
Она владела собой совершенно. Бледные щеки чуть порозовели, она глубоко вздохнула и сказала холодно:
– Все. Спасибо за внимание. Больше мне здесь делать нечего.
– Гриш, дай мне сигарету, – попросил Кирилл.
– Как – нечего? – Дмитрий Павлович поднялся из-за стола, глаза у него засверкали и сузились, как у тети Александры, – что значит – нечего?! Мы что же? Так ее и отпустим после всего, что она… наделала?!
Муся на него даже не взглянула.
– Отпустим, – сказал Кирилл, прикурил и сморщился, дешевый крепкий табак обжег нёбо, слюна стала горькой, – конечно, отпустим. Все, что я рассказал, – никакие не доказательства, Дмитрий Павлович.
– Как – не доказательства? – опешил Настин отец. – Почему не доказательства?
– Разрешите, я пройду, – проговорила Муся.
– Это для нас с вами доказательства, – сказал Кирилл, затягиваясь, – а не для… – он поискал слова, – правоохранительных органов. Никто не станет затевать дело из-за смерти пожилой женщины в ванне. Сергей жив. Если, конечно, вы будете настаивать, заплатите кому-нибудь, дело заведут, Агриппину Тихоновну откопают, проведут экспертизу или что там обычно проводят в таких случаях. Прошло много времени, дело повисит, повисит, и его закроют. Она не зря так хорошо все продумала, ваша Людочка – Милочка – Мила – Муся.
– Да, – сказала Муся, – жаль, что я не успела. Если бы Настя вас не привезла, все получилось бы.
– Получилось бы, – согласился Кирилл.
Не торопясь, Муся пошла к крыльцу, и Света крикнула:
– Мама, она уходит!
– Пусть уходит, – процедила сквозь зубы Нина Павловна, – все равно уже ничего не изменишь.
– Дик, пропусти! – приказал Гриша своей собачище.
Муся легко сбежала со ступенек, подхватила свой велосипед и пошла по саду в сторону старого парка. Все смотрели ей вслед и молчали.
Настя приложила ладони к щекам, Соня закрыла глаза, под тяжелым Гришей скрипнуло кресло.
– Это мое! – вдруг прошипела тетя Александра. – Все, что там есть, – мое! Старая карга поплатилась за свою жадность! Теперь все это будет мое!
Она грудью упала на арабские рисунки, сгребла их трясущейся сарделькообразной рукой и обвела семью ненавидящим взглядом.
– Началось, – пробормотал Кирилл и поднялся. Он больше не хотел никого видеть. – Гриш, пойдем покурим.
Он протиснулся между плетеными креслами, сбежал с крыльца, слыша за собой тяжелые прихрамывающие Гришины шаги. Вдвоем они уселись на теплую лавочку в зарослях старой сирени. Кирилл закрыл глаза и откинул голову. Было жарко, и солнце как будто трогало кожу невесомыми горячими лучами. Какая-то птица возилась в зарослях, деловито попискивала. Пес, улегшись неподалеку, коротко дышал, вывалив розовый чистый язык.
– Не переживай, – сказал Гриша и толкнул Кирилла плечом, тот покачнулся, – ты молодец.
– Я молодец, – согласился Кирилл.
– Неужели она и впрямь думала, что уголовник? – сам у себя спросил Гриша с изумлением, и Кирилл усмехнулся, не открывая глаз.
Гриша помолчал и спросил снова:
