– Это они с бабушкой и Яковом на каком-то военном параде. Уже, наверное, тетя Нина родилась. Надо посмотреть, какой это год. Странно, что бабушка не написала.
Белые платья, счастливые лица, вольный ветер. В руках у девушки какие-то цветы, шарф летит по воздуху за спинами мужчин, один из которых ее муж. Она держит под руки обоих, у нее радостное, уверенное, молодое лицо и… Настины глаза. Тоже была зеленоглазой?..
Почему-то Кириллу не хотелось на них смотреть, как будто он знал что-то важное, а они не знали, и он не мог предупредить их, прорваться сквозь время и фотобумагу.
– А это папа с тетей Ниной. Смотри, какой толстый. А она в бантах и очень серьезная. Наверное, у нее куклу перед съемкой отобрали. А это опять Яков с семьей.
Жена Якова странно не сочеталась ни с ним, ни с его друзьями – Настиными бабкой и дедом. У нее было простенькое крестьянское лицо, с широким носом и выпирающими скулами. Никакого белого платья и летящего шарфа, никакой с трудом сдерживаемой жизнерадостности, никакого огня в глазах. Просто женщина неопределенного возраста в чем-то темном и невыразительном. Он по сравнению с ней просто греческий бог. Интересно, он любил ее или женился потому, что не мог жениться на той, с зелеными глазами и широким улыбающимся ртом?
И тогда опять выходит – прав Владик?!
– А это тетя Александра. Кирилл, смотри, какая хорошенькая! Муся, посмотри! Я забыла эту фотографию.
Тете Александре было лет шестнадцать. Она была пухленькая, хорошенькая, в оборочках и ямочках, в кудрях и белом воротничке. Она стояла под березкой, тоже мечтательно смотрела вдаль, в опущенной руке – шаль с бахромой. Красота.
– Это папа, тетя Нина и Галя, дочь Якова, здесь, в Петергофе. Яков с дедом уже сидели. Ну да. Пятьдесят первый год. Это бабушка и жена Якова, я не помню, как ее звали, хотя бабушка говорила… Это папу в пионеры принимают. Надо маме показать. Это какие-то его друзья. Это диспут в институте, это они с мамой на лыжах катаются. Это тети-Нинина свадьба…
– А куда делся ее муж? – спросил Кирилл, не отрываясь от фотографий. – Тоже сбежал? Как у тети Александры?
– Нет, что ты! – ответила Настя с укором. – Он погиб. Утонул. Он был военный моряк. Капитан первого ранга. Он тут еще есть, наверное. Я его хорошо помню. Мы его очень любили, и бабушка, и все. Вот он. А это мы маленькие совсем, лето у бабушки проводим – Соня, Сережка, я и… А это, наверное, как раз внучка Якова, ее тогда к нам привозили. Владика нет, он, наверное, еще маленький был. А Светка еще не родилась. Или уже родилась? А это я в первый класс иду. Смотри, вот опять бабушка.
– Ты смешная, – сказал Кирилл, рассматривая фото, – а где банты?
– Я бантов терпеть не могла, – ответила Настя гордо, – и никогда не носила. Мама все хотела на меня навязать, а я вытаскивала. И только бабушка сказала: отстаньте от ребенка, может быть, у него с детства хороший вкус. У меня то есть. Господи, сколько фотографий! И никто их не смотрит.
– Почему? – спросила Муся. – Вот мы, например, смотрим.
– В последний раз я смотрела эти фотографии, наверное, лет десять назад. Или даже больше. Бабушка их тоже почти не доставала. Она говорила, что нельзя жить прошлым, и приводила в пример Ахматову. Ей казалось, что она похожа на Ахматову.
– Мы так никогда не закончим, – заметила Муся тихонько, и Настя спохватилась:
– Кирилл, ты смотри, если хочешь, а нам надо тут все закончить. Немного уже осталось. Только пол протереть и каминную полку. Я не помню, мы ее мыли или нет?
– Нет, – сказала Муся и подхватила свою тряпку.
– Муся, – спросил Кирилл и перевернул страницу альбома, открывая следующую, – вы не знаете, у кого-нибудь здесь есть собака?
Настя и Муся переглянулись, как будто быстро обменялись какой-то секретной информацией. Его всегда раздражали такие женские переглядывания, означающие, что они знают что-то такое, что недоступно пониманию низших существ. В данном случае низшим существом был Кирилл.
– Собака? – переспросила Муся с сомнением.
– Собака, – подтвердил Кирилл. – Это такое млекопитающее, покрытое шерстью и на четырех ногах. Как правило, еще имеет хвост. При появлении чужих подает сигнал голосом, в просторечье – брешет. Никогда не видели?
Настя принялась изо всех сил тереть каминную полку, а Муся сказала с улыбкой:
– Ничего не знаю ни про каких собак. Да у нас и соседей-то никаких нет. Только тот дом, но там то ли никто не живет, то ли очень редко приезжают. Я их никогда не видела. А что?
– А собаки на том участке не видели?
– Нет.
– Вы сегодня приехали к восьми часам?
Настя перестала ожесточенно тереть мраморную крышку и уставилась на Кирилла с любопытством. – А почему ты про все это спрашиваешь?
– Про собаку из-за будки. Почему будка есть, а собаки нет? – Это было вранье. Он точно знал, что собака есть, и хотел понять, не видел ли ее кто-то еще. – А про время потому, что я в семь часов вставал, и входная дверь была открыта. Я думал, что это Муся, а она только к восьми приехала.
Настя вытаращила зеленые глазищи и уже открыла было рот, чтобы объявить, что ни в какие семь часов Кирилл Костромин не вставал, но взглянула на него, и рот послушно захлопнулся.
– Не знаю, – заволновалась Муся, – когда я пришла, все было закрыто. Я дверь отпирала, это я точно помню. Правда, на террасе уже была Нина Павловна, но она с другого крыльца выходила.
