подобно буре при ясном небе, поцеловал с такой страстностью, что она почувствовала, что лишается сил. Через мгновение она услышала, как Саварди прерывающимся голосом повторил:
– Ответ, ответ…
Он задыхался, точно после быстрого бега.
– Откройте глаза, моя дорогая, – и последовал целый поток испанских нежных слов.
Его голос, такой страстный, полный такого обожания, помимо ее воли тронул ее. Так приятно было опять быть любимой, хотя и не любя, и чувствовать себя победительницей… ведь победа – такой бальзам для наших ран. А Саварди такой… и она ведь так одинока…
– Моя красавица, моя, моя, моя… – заикаясь, твердил Саварди, и внезапно он склонил голову на их соединенные руки.
И каким-то образом оказалось невозможным сказать «нет», хотя она сознавала, что действует под влиянием этой минуты, под влиянием просящей, великолепной, настойчивой молодости Саварди.
Он поднял голову, улыбнулся ей и с внезапной переменой настроения, которая была так привлекательна в нем, сказал:
– До вашего появления я не имел понятия, что можно хотеть жениться.
Дора заглянула в его синие, окруженные густыми ресницами, глаза:
– У вас есть родственники в церкви и в дипломатии? – серьезно спросила она.
– Ну, конечно…
Она не опустила глаз; ее образ мыслей был так чужд ему, что он не чувствовал тонкого упрека в ее словах.
Он встал с колен, пылко обнял Дору и стал целовать ее, как она потом, задыхаясь, сказала ему, «слишком по-испански».
Он рассмеялся, глядя ей в глаза.
– Я поцелую вас «по-английски», – сказал он и едва коснулся своими губами ее щеки. – Вот так!
Он остался завтракать, потом остался до чая. Дора и Тони должны были на другой день у него обедать; они еще не знали, что значит испанская помолвка, и узнали это только в течение будущей недели.
Между тем Саварди нравился Тони все больше и больше. Никакие влюбленные в мире не умеют быть так рыцарски внимательны, так корректны, как испанцы, и все это весьма нравилось Тони.
Между ним и Саварди был решен вопрос, – хотя они его и не обсуждали, – что Дора тотчас после свадьбы уйдет со сцены. Они были убеждены, что эти два события должны последовать одно за другим, «как ночь следует за днем».
Если у Саварди и были сомнения по этому вопросу, он их не высказывал.
Саварди усердно ухаживал за Дорой, стараясь предоставить ей все, что было в его власти, – ласки, обожание, лесть, роскошные подарки. Ее везде приветствовали; присутствие Рексфорда придало ей новый престиж.
Дора не думала, не допускала себя до размышлений. Она позволяла Саварди любить себя, и сама поддавалась обаянию его любви, его ненасытной молодости. Жизнь ее за последние два года была грустна и одинока; Саварди сумел пробить дорогу к ее сердцу, и если ему не удалось зажечь огонь на этом алтаре, то на нем все же светилось слабое отражение пламени, пылавшего в его собственном сердце.
Женщины выходят замуж и из-за меньшего. Дора любила в нем его стремительность, его веселость, его мужественность, те качества, которые нравятся женщине потому, что они заставляют ускоренно биться пульс, выбивают жизнь из ее обычной колеи.
Втайне Дора не оставляла намерения продолжать свою сценическую карьеру. Она предвидела, что предстоит борьба, и надеялась, что она будет решена до свадьбы, так как она была убеждена, что после этого события борьба может дать обеим сторонам только половинную победу.
Случайное замечание Саварди привлекло ее внимание. Как-то вечером он перед уходом целовал ее на прощанье, и этот «последний» поцелуй так затянулся, что, казалось, он продлится до утра. Саварди сидел на диване, держа ее руки и ласково целуя ее, и вдруг сказал, прижавшись своими губами к ее волосам:
– Dias! Жизнь ужасно тяжела и трудна. Мне хотелось бы запереть вас, чтобы никто, кроме меня, не мог смотреть на вашу красоту.
Он говорил совершенно серьезно; его синие глаза жадно смотрели на нее.
– Мне было бы душно, моя душа задохнулась бы в такой жизни, – сказала Дора.
Он положил свою холодную руку ей на плечо.
– Но мы должны всецело принадлежать друг другу; вы вся будете моею.
– Ах, мы должны…
Она почувствовала холодный ужас. Предстоящая борьба больше не рисовалась ее воображению только неприятной, отчасти даже забавной. Она знала теперь, что это будет вопрос величайшей серьезности.
Бесполезно было рассчитывать на помощь Тони: его взгляды были ей известны. Оставалось только взять назад свое слово.
Аверадо ускорил ее решение, спросив ее, как она думает поступить; у нее был с ним контракт, согласно которому она была связана еще на пять лет.
– Конечно, я выполню его, – сказала Дора. – В этом не может быть сомнения.
Аверадо был крайне обрадован и вместе с тем удивлен. Он не сказал Доре, что лорд Рексфорд спрашивал его, подобно неприятелю, просящему перемирия, сколько он потребует за расторжение этого
