нельзя в казармах), но не возражает, если кому-то из моряков вздумается поселиться с женой в горах, в развалившемся фермерском доме. Хлопот с ними больше, вот и все.
Вместо того чтоб поспешить на борт, Тимми попросил разрешения позвонить домой жене.
— Вы молодожен, сэр, если не ошибаюсь? — Офицер службы безопасности сам набрал номер. Он воспользовался кодом, обозначенным в особом списке. Зачем рисковать понапрасну? Услышав сигнал, он передал трубку Тимми.
— Мег, как ты? — спросил Тимми.
— Я в постели, — ответила Мег. — Томпсон со мной, а не внизу и лижет меня в лицо.
— Береги себя, — сказал Тимми, — и думай обо мне каждое утро в одиннадцать тридцать.
— Я все время буду думать о тебе.
— И все же в одиннадцать тридцать постарайся сконцентрировать на мне все мысли; на лодке в это время относительно спокойно, и я поймаю сигналы.
— А это разрешается? — не без горечи спросила Мег. — Разве телепатия не нарушение безопасности?
— Все зависит от того, как распорядиться полученной информацией, — совершенно серьезно ответил Тимми.
— Откуда ты звонишь?
— Из автомата неподалеку — я вижу пристань, вижу, как блестит море. А как наверху — прояснилось?
— Прояснилось. — Мег глянула в окно на ясный день, разливший свет по осенним горам, и почувствовала, как боль разлуки и злость стихают. И все же не сдержала раздражения — По-моему, эта ваша игра в безопасность — ерунда.
— Не так уж много времени на нее уходит, — сказал Тимми. — И лучше не касаться этой темы.
— Мне наплевать, кто нас подслушивает, — заявила Мег. — Самый надежный способ притомить слухачей — заморочить их подробностями. Кстати, позвоню-ка я кузине — ее приятель, кажется, работает в русском посольстве — и поплачусь: мол, муж бросил меня одну и отбыл на боевое патрулирование.
— Дорогая моя, — вкрадчиво начал Тимми, — запомни две вещи: во-первых, мы не сразу выходим в море, некоторое время лежим на дне залива, а во-вторых, — ты сама в этом убедишься — по нашему телефону ты никому не сможешь позвонить — по крайней мере в ближайшее время. Все это — для нашего же блага. Ведь ты хочешь, чтобы я благополучно вернулся домой?
Его слова утихомирили Мег.
— Конечно, — молвила она наконец слабым голосом. — Мой милый, я люблю тебя и каждое утро в одиннадцать тридцать буду думать о тебе, и ты тоже меня вспоминай.
— Точнее — в одиннадцать двадцать восемь. Две минуты мысленно обращайся ко мне. Каждый день — поминальное воскресенье![2] А теперь я должен идти. Может, мне и не стоило звонить домой. Но я ушел — как бы тебе сказать, будто я только моряк, а все человеческие переживания мне чужды, но я хочу, чтоб ты знала: человеческое начало всегда побеждает, и, дорогая…
— Да, да…
— Если Томпсон вдруг поймает кролика, обязательно дай ему таблетки от глистов. И от ленточных, и от аскарид: собаки набираются глистов во время охоты. Помнишь, в книге об этом пишут?
— Я позабочусь о Томпсоне, — серьезно заверила его Мег.
— Я люблю тебя, — сказал Тимми. — До встречи через три месяца. Ну, примерно через три месяца. — И он повесил трубку, а Мег задумалась: неужели он звонил лишь для того, чтобы напомнить ей про таблетки?
Тимми ступил на борт, спустился в чрево левиафана и прошел на центральный пост, где уже стояли капитан и старший помощник.
— Вот теперь можно начинать автономное плавание, — укоризненно заметил капитан.
Дальше упреков капитан в своей строгости не заходил. Он щадил чувства офицеров экипажа. Им предстояло долгое совместное пребывание под водой. У капитана была окладистая борода — черты лица за ней едва угадывались — и яркие-яркие голубые глаза. Он был человеком добродушным, но — даже по меркам подводников — эксцентричным.
— Виноват, Алек, сэр, — сказал Тимми. — Никогда раньше не являлся на борт последним, — добавил он в свое оправдание.
— Вы и не женились никогда раньше. — Капитан не уточнил, усугубляет это вину Тимми или, напротив, смягчает ее. Капитанам «Поларисов» приходится считаться с личной жизнью подчиненных. В конце концов они обязаны улавливать малейшие признаки нестабильности. Слишком многое ставится на карту.
Обратный отсчет времени начался, но тут явились матросы Персивал и Дейли с донесением: произошла осечка, о которой следует немедленно известить капитана.
— Некоторые овощи, по номенклатуре — экзотические, не доставлены на борт, сэр, — доложил Персивал. — Нет баклажанов, свежего красного перца, свежего имбиря.
Капитан обеспокоенно оглядел членов экипажа.
— Разумеется, сэр, — подхватил Дейли, — есть молотый перец и молотый имбирь — они всегда в наличии. Но я знаю, как вы охочи до свежего, сэр, и к тому же это не решает проблему баклажанов. Перец гвоздичный, сельдерей салатный, тыква уже на борту, тут все о'кей, но все-таки заказ не выполнен полностью.
— Молотый перец и свежий ничего общего не имеют! — вскричал капитан, крайне взволнованный этим сообщением. — Только идиоты полагают, что это одно и то же.
— Так точно, сэр, — отозвался Персивал.
— Так точно, сэр, — сказал Дейли.
— Дело в том, сэр, — начал Джим, старший помощник, выступая, по обыкновению, в роли миротворца, — что интенданты наконец додумались пополнить список экзотических овощей шампиньонами, но свежий имбирь и прочее — выше их понимания.
Капитан мрачно сверлил глазами Персивала и Дейли, словно они были во всем виноваты.
— Не успели в море выйти, я уж понял, что это будет за плавание, — жаловался Персивал Дейли. — В матросский камбуз зелени не дали — обойдетесь, мол, шницелями, бобами, — офицеры, видишь ли, затребовали ее к кисло-сладкой свинине под горячим соусом из красного перца или шут их знает к чему. Дело кончится бунтом, не говоря уж о язвах желудка.
Но этот разговор состоялся позднее, а сейчас капитану пришла в голову другая мысль.
— Как у нас с оливковым маслом? — громко спросил он, перекрывая шум разогревающихся двигателей.
— Осталось немного от первого экипажа, сэр. Две литровые бутылки.
— Мало, — сказал капитан и выключил двигатели.
Позвонили в службу безопасности, и примерно через час Зелда, жена Джима, подкатила к воротам базы с двумя корзинами свежей зелени, которую часовые тотчас подвергли осмотру. Поворошили имбирь, заглянули в корзину с перцем и кивнули: можно пронести.
— А это не алкоголь? — спросили часовые, откупорив пару пластмассовых канистр с зеленоватой жидкостью.
— Это оливковое масло, — раздраженно сказала Зелда капризным голосом офицерской жены.
На Зелдиной косынке красовались головы пони; у нее было длинное худощавое лицо и довольно крупные белые зубы. Зелде не раз приходилось вести такие разговоры, и она сразу предложила:
— Попробуйте на вкус.
Охранники сунули пальцы в жидкость, лизнули их и содрогнулись. Оливковое масло! Их жены все еще жарили на свином жире и заправляли салаты майонезом «Хайнц».
