На подлодках «Поларис» — сухой закон. Держать алкоголь на борту запрещается. Всякая выпивка в рейсе — дисциплинарный проступок. Экипажу капитана Алекса все же разрешили захватить с собой немного столового вина при условии, что оно будет использоваться в кулинарных целях и никогда в чистом виде. При кипячении алкоголь уходит с паром, объяснили капитану. Можете добавить херес в суп для вкуса, но только в кипящий. Пропитывать хересом бисквиты не разрешается. Инструкции на этот счет очень строги.
Тимми сошел на берег, чтоб забрать зелень.
— Где Джим? — удивилась Зелда. — Почему послали тебя?
— Сама знаешь, каково ему, — смутился Тимми.
— Я знаю. Два раза в день попрощаться ему уже не под силу.
— Похоже на правду, — улыбнулся Тимми.
— Бог с ним! — сказала Зелда. — Придется попрощаться с тобой. — И она прильнула к его губам долгим и страстным поцелуем.
— Эй, эй! — с чувством неловкости произнес охранник. — Не забывайте, парню предстоит воздержание месяца на три.
— Я по старой дружбе, — беспечно отмахнулась Зелда, а Тимми покраснел и сконфузился.
— Прошу тебя, позаботься о Мег, — сказал Тимми. — И не по старой дружбе.
— Позабочусь, позабочусь, — пообещала Зелда.
— И еще, Зелда: не болтай лишнего. И проследи, чтоб она не оставляла Томпсона без присмотра.
— Ох уж этот чертов Томпсон, — Зелда нахмурилась. — Вечно лижет людям ноги в постели.
Тимми вернулся в подлодку. Задраили люки, и начался привычный грохот работающих двигателей. Наконец «Поларис» вышел в море. На полпути к зоне боевого патрулирования он погрузился и исчез из виду.
В дверь постучали. Мег, сидя на вымытом ровном полу, занималась йогой. Она была маленькая, сухощавая, с гладкими стрижеными волосами, широким лбом, прямым носом и довольно тонкими губами. Мег всегда хотела жить в сельской местности. Она была художницей по тканям и жалела, что в свое время не занялась керамикой. Впрочем, в будущем она собиралась писать романы и выйти замуж за сельского ремесленника. Своих детей (Мег не сомневалась, что у нее будут дети) она намеревалась воспитывать без телевизора, желтых витаминных добавок и прочих достижений цивилизации. И вот теперь она замужем за человеком, которого почти не знает, и тем не менее предана ему душой и телом настолько, что для нее ровным счетом ничего не значат ни его профессия, ни политические взгляды, ни представления о добре и зле. Она мучается от разлуки с ним, и там, где было сердце, теперь комок боли.
Йога была частью программы самосовершенствования, и Мег принялась выполнять ее через десять минут после телефонного звонка Тимми, когда перестала плакать. За три месяца она достигнет физического совершенства, может быть выучит какой-нибудь язык и, конечно же, приведет в порядок дом. Она посвятит все свое время Тимми.
Мег подняла телефонную трубку и убедилась, что предсказание Тимми сбылось: телефон глухо молчал. Вероятно, в положенное время он оживет снова. Мег ничего не имела против; мысль о том, что за ней присматривают для ее же собственного блага, вселяла уверенность. Будто к ней снова вернулось детство: родители на страже и не дадут натворить глупостей.
Позвонил почтальон. Мег открыла дверь, придерживая Томпсона за ошейник.
— Не бойтесь, — сказала она. — Он не кусается, только лает. С ног может сбить, но нечаянно, не по злобе.
— Это всегда приятно слышать. — Почтальон, старый шотландец, закатал штанину и показал бледную голень с синевато-багровыми шрамами. По его словам, это были следы собачьих укусов. — Если он вздумает добавить к этим шрамам новые, письма я вам сюда носить не стану, уж будьте уверены. Придется, однако, спускаться за ними на базу, в почтовое отделение. А это — заказное письмо, распишитесь вот здесь.
Почтальон был не прочь поболтать и стоял у двери, прислонившись к косяку, но порой переступал с ноги на ногу, опасливо поглядывая на Томпсона.
— Дверь запирайте покрепче, — посоветовал он. — Бродяги кругом шляются.
— Бродяги — здесь? Ни за что не поверю.
— Повсюду шляются, — подтвердил почтальон. — Безработных много, а тут Рождество на носу, мало ли что? Молодая женщина, муж в отлучке…
— Откуда вы знаете, что муж в отлучке? — встревожилась Мег.
— Еще бы мне не знать. Первый экипаж вернулся. А ваш муж — во втором, значит, ушел в море. Нетрудно догадаться.
— Это ведь военная тайна, — с досадой сказала Мег, но почтальон уже заинтересовался письмом, за которое Мег расписалась. Оно было в коричневом конверте.
— Счет? — полюбопытствовал почтальон, отправляясь вслед за ней на кухню.
— Не знаю, — пожала плечами Мег. — Оно адресовано мужу, а не мне.
— Придется вскрыть, — заметил почтальон. — Вы теперь — жена моряка. Ну, мне пора. На базе, поди, груда писем лежит. Не успеют мужья выйти в море, жены начинают строчить письма. Пройдет неделя, их пыл остынет. Я буду заглядывать по возможности. Уж больно далеко вы забрались, доложу я вам. Сели бы в машину да приехали на базу — поболтали бы с подружками за чашкой чая.
— Я и машину не вожу, и болтать не любительница, — резко ответила Мег.
Она захлопнула дверь за почтальоном, заперла ее на задвижку и пожалела о своей грубости. Без друзей не обойтись: автобусы ходят на базу лишь раз в неделю.
Внезапно подул холодный ветер, Мег надела вторую кофту и огляделась. Она вдруг сообразила, что зимой ей придется мерзнуть, и подивилась непрактичности Тимми и своей собственной: ведь знала про это его свойство и положилась на мужа в таком важном деле.
Залаял Томпсон. На сей раз явился молочник. Она открыла ему дверь. Мег и раньше подозревала, что здесь навряд ли оставляют бутылки с молоком на крыльце, как в городе, и оказалась права.
— Теперь у вас будет уходить меньше молока, — сказал молочник.
Он был еще старше почтальона и страдал одышкой. Похоже, служба безопасности и супружеское счастье оберегает: только старичье ходит по домам, когда мужья в море.
— Почему вы так думаете?
— Мужа дома нет. Раньше, до того как здесь устроили базу, мы хоть знали, на каком мы свете. А теперь что ни день — перемена. Сегодня — три пинты, завтра — шесть. Все нынче пьют какао на ночь. Моряки любят какао.
— Любят? — холодно переспросила Мег.
— Стало быть, вы тут одна-одинешенька остались на целых три месяца. Вокруг — ни души, только овцы, однако. Жаль, что детишек не завели.
— Я меньше года замужем.
— А я бы на вашем месте все равно поторопился. Здесь все жены поскорей обзаводятся детишками. Я вот считаю, — продолжал он, — что работа у меня вроде благотворительной. Кто-то должен занимать разговорами одиноких женщин. А собака кусается?
Томпсон обнюхал колени молочника.
— Нет, только лает.
— А жаль. Тут настоящая острастка нужна. Бродяги кругом шастают. Вы хоть продуктами-то запаслись? Что станете делать, как снег выпадет? В снег я сюда не ходок, сами понимаете. Даже если б захотел, не дойду. Никто сюда снегоуборочную машину из-за вас не погонит.
Снег? Мег, как ни старалась, не могла себе представить этот пейзаж белым. Она ведь не бывала здесь зимой.
— Сама себя откопаю, — сказала она.
