полной безопасности, и Каландрилл решил последовать совету Брахта и веселиться.
Но все же он старался держать себя в руках, как и его товарищи. Они ели и пили от души, но так, чтобы утром отправление не стало в тягость. Юноша ел до тех пор, пока пояс не врезался ему в живот и вид еды не стал противен. А вино он пил мелкими глотками, наслаждаясь вызываемой им истомой.
Но этого нельзя было сказать об их гостеприимных хозяевах. Очень скоро от оленей остались одни кости, а бурдюки с вином все ходили и ходили по кругу, и наконец лыкарды принесли барабаны и дудки, и барды принялись сочинять песни, взмывавшие высоко в ночное небо вместе с искрами от костра. Они пели на языке Куан-на'Фора, и Каландриллу показалось, что Брахт покраснел, слушая их рассказ о злоключениях кернийца и о его великом предназначении. Катя была явно смущена, когда Брахт перевел стихи, посвященные ей, в которых она представала в роли спасительницы, загадочной воительницы, прибывшей одолеть Джехенне и спасти ни Ларрхынов oт бесчестья. Каландриллу же отводилась куда меньшая роль — простого товарища и помощника Ахрдова избранника и женщины с волосами цвета льна. Он не возражал уже потому, что у Брахта не было возможности посмеяться на его счет, но все же порадовался, когда торжественные песнопения уступили место более популярным песенкам, какие выводили уже все хором.
Лыкарды, видимо, собирались пировать всю ночь напролет. Кое-кто уже пал жертвой вина — глаза остекленели, речь стала бессвязной. Кто-то храпел внутри круга. Наконец и барды охрипли и смолкли. Начались разговоры. Женщины стали загонять домой разгулявшихся детей, а воины рассказывать про старые битвы и при этом они часто вспоминали добрым словом асифов, описывая доблести противника столь же красочно как и свои собственные. Брахт участвовал в этих разговорах, не видя никакой для себя обиды. В этих простых людях было благородство, которое не встретишь в утонченном сообществе аристократов Лиссе и Кандахара, и Каландрилл расположился к ним сердцем, радуясь, что теперь они друзья, а не враги.
Через некоторое время Брахт прошептал ему, что они могут отправляться спать и никто не будет обижен. Каландрилл был рад. Он встал, поклонился, выразил благодарность Дахану и его соплеменникам, которые вновь пообещали им полные сумы и свиту, по крайней мере на часть пути. Моррах и Невин, которые тоже изрядно выпили, заявили о намерении войти в контакт с другими шаманами уже сегодня, чтобы сообщить новости по утру, и втроем они отправились к себе в кибитку.
Съедено и выпито было столько, что всех клонило ко сну. Каландрилл скинул тунику и повалился на мягкие подушки, сонно стаскивая с себя обувь. Интересно, вяло подумал он, где сегодня ляжет Брахт? И тут же услышал, как керниец желает Кате спокойной ночи на пороге ее спальни. Девушка рассмеялась и задернула занавеску, а Брахт с тяжелым вздохом распустил пояс.
— Ахрд, я не уверен, что смогу выдержать столько гостеприимства, — промычал он, скидывая ботинки.
Вместо ответа Каландрилл зевнул и сладко потянулся на подушках. Они казались ему настолько мягкими, что у него не было желания вести дальнейшие разговоры. Его единственным желанием было уснуть. Он впал в полудрему не слушая Брахта, усевшегося на подушки. В следующее мгновение керниец уже храпел. Каландрилл довольно вздохнул и тоже отдался во власть сна.
Когда он проснулся, было далеко за полночь, но рассвет еще не наступил. Стояло самое темное время ночи. Становище спало, Брахт похрапывал рядом — чуть громче, чем журчала река. Каландрилл простонал, закапываясь поглубже в подушки и не желая вставать, но пришлось — слишком уж он много выпил. Ругаясь, юноша на ощупь пошел из кибитки. Брахт сонно поинтересовался куда, Каландрилл пояснил. Брахт пробормотал что-то невнятное и повернулся на бок. Каландрилл вышел в ночь.
Луна, исполосованная облаками, низко висела над западным горизонтом. Тихий теплый ветер гнал тучи с востока. Меж кибиток раздавалось сонное похрапывание лошадей, где-то всхлипнул ребенок. Главный костер около реки превратился в груду тлеющей золы, в его слабом свете смутно виднелись лица тех, кто слишком много выпил и потому не мог добраться до постели. Каландрилл поморгал — глаза еще слипались ото сна — и с преувеличенной осторожностью спустился по ступенькам. Он зевнул, чувствуя босыми ногами сырую траву, отправился к тому месту, где лыкарды вырыли туалеты, и, все еще в полудреме, освободился от того, что его пробудило. Даже самые стойкие ни Ларрхыны сдались и уже не пиршествовали — кибитки тонули в молчаливой темноте.
Кроме одной. Ее он узнал. Это была кибитка говорящих с духами. Внутри горела лампа, и желтый свет просачивался наружу сквозь щель во внешнем пологе. Каландрилл решил, что они занимаются своим оккультным делом, и подивился их стойкости, ибо во время пира пили они не меньше остальных. Может, они знают заклятие, снимающее усталость и опьянение? — подумал он и ухмыльнулся: для них с Брахтом и Катей это могло бы стать настоящей находкой. Обладай Каландрилл таким знанием, он, вполне возможно, вообще бы здесь не был и не ходил бы сейчас босиком по лагерю лыкардов.
Узкая полоска света, вырывавшаяся из кибитки говорящих с духами, расширилась, а затем потерялась за темной фигурой. Полог опять опустился, и человек тихо пошел по ступенькам. Каландрилл усмехнулся: говорящие с духами самые обыкновенные смертные с теми же слабостями, каким подвержен и он сам. Шаман был слишком далеко от него, а в лагере стояла такая темень, что Каландрилл не разобрал, который из двух говорящих с духами вышел по нужде. Каландрилл отправился было к своей кибитке, но остановился, смущенный тем, что фигура направилась вовсе не к отхожему месту, а прямо в противоположную сторону. И шел человек явно украдкой. Что это значит? — подумал Каландрилл. С чего это говорящему с духами красться как вору по стану своего же собственного народа? Каландрилл осторожно пошел за фигурой, но остановился, отгоняя подозрения.
Поход изменил меня, опять подумал он. Я вижу опасность там, где ее нет и в помине. Подозреваю друзей. Почему у шамана не может быть дела, какое желает он совершить под прикрытием ночи? А может, он отправился к Дахану? Каландрилл покачал головой, убеждая себя в том, что мурашки, пробежавшие у него по спине, вызваны ночным ветром или слишком большим количеством выпитого вина. Но все же, направляясь к кибитке, он держался тени, а потом вдруг сообразил, что чисто интуитивно идет за крадущейся фигурой.
Какой же я дурак, отругал он себя. Увидел человека и сразу вообразил невесть что! Сон и вино затуманили мне мозг. Всюду мерещатся призраки. Каландрилл остановился, провел рукой по влажной траве и смочил лицо, окончательно просыпаясь.
Но подозрения не оставляли его. Он сообразил, что кибитка Дахана расположена не там, куда направился человек, а если говорящему с духами нужна трава или ночной цветок, то, искать его надо за лагерем, и тогда он бы взял лошадь. Как вор, он осторожно крался за шаманом — ему было и любопытно, и стыдно одновременно, ибо он был уверен, что этому есть очень простое объяснение.
Наконец он понял, куда направляется человек: к кибитке где спали Брахт и Катя. Каландрилл мотнул головой и рассмеялся: все понятно! Говорящие с духами держат слово и, видимо, провели ночь в общении со своими друзьями из других племен. Они явно что-то прознали, и теперь один из них направляется к Брахту поведать новости. Каландриллу стало стыдно, он ускорил шаг и уже открыл было рот, чтобы позвать шамана: зачем зря будить его товарищей?
Но в следующее мгновение закрыл рот и прищурился вновь объятый сомнениями. До сих пор говорящие с духами действовали вдвоем. Ни разу не видел он их поодиночке. Они даже говорили всегда вместе, в унисон, — один и тот же разум двигал их губами. И вот говорящий с духами один, а если у него столь важная весть, что не может ждать до утра, то разве пошел бы он один? Нет, конечно! Если вести столь важные, то шаманы, как обычно, пришли бы вдвоем.
Тень приблизилась к ступенькам и остановилась, оглядываясь по сторонам, как человек, не желающий быть обнаруженным, а совсем не как тот, кто несет долгожданную весть. Подозрения уже не казались Каландриллу безосновательными — было в этой крадущейся, как кошка, фигуре что-то устрашающее. Каландрилл подошел поближе, держась в тени кибитки. Шаман начал подниматься по ступенькам и вдруг вытащил из-под длинного халата сверкнувший в лунном свете клинок. Каландрилл забыл о приличиях и предосторожности и бросился на говорящего с духами. Крик его разорвал тишину ночи.
Фигура соскочила со ступенек, и луна, выглянувшая из-за облаков, осветила лицо Морраха и длинный кинжал в его руке. Каландрилл остановился, согнул колени и сжался в комок, широко расставив руки, готовый к обороне: длинный кинжал смотрел ему прямо в живот. Под краской лицо Морраха было искажено, в глазах поблескивали злобные огоньки. Каландрилл физически ощущал на себе ненавидящий взгляд
