Пришедшие рассаживаются под флуоресцентными лампами в спартанском классе, рассуждают о стиле, делятся секретами моды, спорят о стремлении к «интеграции» и просто расслабляются без приставаний чужаков. Здесь раздают последние номера «Шотландской юбки» – ТВ-фанзина, на каждой обложке которого молоденькая девица в килте. Иногда приглашают какого-нибудь лектора или кто-нибудь из паствы рассказывает о чем-нибудь телевизионном. Вечеринка заканчивается в девять, и все, кто хочет продолжения экстаза, перемещаются в «Челси-Лаундж».
Народ собирается здесь сдержанный. Наряды далеки от вечерних. Публика неспешно потягивает дамские напитки – джин-тоник или спритцер, – запивая минеральной водой. Долго не засиживаются, уйдут до того, как осипшие пьянчуги начнут выползать из пабов. Быстрым шагом дойдут до припаркованных неподалеку машин и помчатся домой, нервно пережидая длинные паузы у светофоров. Кое-кто по пути свернет в темный переулок, снимет парик, тщательно подогнанное по фигуре женское платье, атласную комбинацию, такую нежную на ощупь, неудобные чулки и бюстгальтер с двумя силиконовыми выпуклостями, заказанный по почте до востребования, на специально заведенный абонентский ящик, и уже дома с нетерпением распакованный. Придется стянуть трусики, так приятно стягивающие гениталии, и облачиться в грубую мужскую одежду. В последнюю очередь достанут из «бардачка» влажные салфетки и в полутьме автомобильного салона сотрут свое вечернее лицо. Но в «Челси-Лаундж» все они – старательно разодетые и накрашенные девушки.
Большинство этих девушек – не геи. Они – часть сообщества, которое мы называем трансгендерным, и пожелаем им удачи. Переодевание еще никому не принесло вреда, разве что Джанни Версаче, а он, по словам Леса, сам напрашивался.
Роза уже беседовала с соседкой. Они премило щебетали. Роза, залпом выпив свой джин, восхищенно щупала ткань юбки новой приятельницы. Еще минута, и они вместе пойдут в дамскую комнату пудрить нос.
– Ну как тебе?
Лес приветствовал меня жестом хористки, выходящей на сцену под фанфары, и подарил мне широченную улыбку, вытаращив глаза, словно Джозефина Бейкер.[10] Его белый парик был завит, и кудри художественно ниспадали на плечи. Красное платье в стиле сороковых: глубокий вырез, широкие плечи, тонкая талия, схваченная широким черным поясом. Фасон платья создает иллюзию большой груди. Его, конечно, нельзя принять за женщину, но для мужчины в платье он выглядел эффектно.
– Да, очень мило. Ты что, на гормонах сидишь?
– Нет, я пока с ума не сошел. Я верен себе, но не готов умереть ради эффекта. Ладно, а ты зачем пришел? Подогреться? Ты же знаешь, я ничего не беру с собой на такие мероприятия. Можешь представить меня за решеткой в этом наряде? И какой-нибудь шестифутовый болван пытается вставить мне в задницу? Нет уж, спасибо.
– Ты иногда себе льстишь.
– Ой, какие мы ранимые. Я же шучу, ты знаешь. Хорошо, значит, я тебе нужен уже второй раз за одну неделю, и не ради наркоты. Дайка догадаюсь… Может, хочешь с кем-то познакомиться?
– Умный мальчик.
– Девочка.
– Ладно, умная девочка.
– Меня сейчас ничего не интересует. Ты хотел, чтобы тебя свели кое с кем. Я это сделал. Я сегодня расслабляюсь, Рильке. Давай выпьем и забудь обо всем.
– Я куплю тебе выпить. Просто хотел кое-что узнать обо всей этой подставе.
– Как ты думаешь, сколько мне лет?
– Я на такие вопросы не отвечаю, я тоже умный. – Я знал, что Лесли мой ровесник.
– Да ладно, сколько?
– Двадцать девять.
– Угадал. Приятно, что ты начинаешь разбираться в возрасте души. Мне чуть больше, – он улыбнулся, – но ненамного. Мне кажется, я выгляжу неплохо для своего возраста, да?
– Я уже сказал.
Он зажег сигарету и глубоко затянулся. Над впалыми щеками четко обрисовались острые скулы.
– И, рискуя себе польстить, я бы сказал, что в двадцать с хвостиком я действительно выглядел не так уж плохо. – Он сухо закашлялся. Я отпил вина и закатил глаза. – И не надо насмешек. Я сохранил девичью талию, – он провел руками по телу, – потому что слежу за диетой. У меня весь череп покрыт волосами, – он поиграл со своим локоном, – потому что я никогда не скупился на стилистов и косметические средства, а главное – у меня отличный цвет лица. – Он провел указательными пальцами по лицу, по морщинам и складкам. – И еще у меня нет шрамов и царапин – это потому, что я умею следить за кожей и всегда знаю, когда нужно промолчать.
– Значит, эти твои ребята – крутые?
– Сдаваться ты не хочешь, так? Меня, должно быть, тогда здорово раскозявило, раз я умудрился дать тебе их номер. Давай забудем? Без обид. Иногда, Рильке, лучше не знать.
– А мне они крутыми не показались.
– А что ты хотел увидеть? Табличку над дверью? – Он схватил меня за руку – ногти у него были того же цвета, что и платье. – Слушайся тетю Лесли и хватит разыгрывать из себя Филиппа Марло. Ты, конечно, не так заботишься о себе, как я, но нет нужды приближать старость. – Он рассмеялся. – Ладно, что-то мы разговорились. Где выпивка, которую ты мне обещал?
Мы спустились в зал, я заказал быстрый «Джек Дэниелс» и залпом выпил, пока бармен делал газированный джин, который здесь, похоже, пили все. За персоналом тут наблюдать – одно удовольствие. Они ловко передвигаются в тесном пространстве за стойкой, не сталкиваясь, как профессиональные циркачи. Им приходится часто вертеть и трясти бутылки, а в заряженной атмосфере этого заведения каждое такое движение, похоже, имеет эротический подтекст. Я наблюдал, как барменша макала ободок бокала в соль. Какой-то клиент прижался ко мне ногой. Я повернулся и встретился с ним взглядом. Расширенные зрачки, тяжелые веки, длинные ресницы. Я кивнул на его замороженный бокал.
– Губы не прилипают?
Он улыбнулся:
– Может, немного пощиплет, но ведь это бывает даже приятно – когда губы щиплет.
Его звали Росс, он был компьютерщиком. Какая разница? Я сказал, что просто пощипать за губы недостаточно, и он ответил, что тоже предпочитает по полной программе. Я заказал целый поднос спиртного, а потом мы уединились в туалете.
Мы стояли рядом. От нашего тяжелого перегара запотели стены кабинки. Я обнял его обеими руками, левой стал массировать его яйца, теплые и влажные, а в правую взял член. Он сжимал мой сначала мягко, потом сильнее, оттягивая и отпуская крайнюю плоть, мы делали это в одном ритме, под музыку, доносящуюся из бара наверху. Он кончил первым, брызнув струей на бачок Сливки на белом фарфоре. Я сжимал его обмякший пенис в ладони, пока сам не дошел до оргазма. Сперма спазмами брызнула на его черные брюки. Туалетной бумаги не оказалось, и я протянул ему свой носовой платок. Он осторожно вытер брюки и засмеялся, заметив белые пятна, серебрящиеся на ткани.
– Ничего, все равно стирать нужно. – Ткань поскрипывала, пока он оттирал пятна. Я почувствовал запах мочи и спермы, смешанный с дезинфектантами, кабинка сжалась, а музыка сверху зазвучала слишком громко. Свет ослепил меня. Я потер виски, а он дотронулся до моей руки.
– Тебе нехорошо?
– Нет-нет, все нормально.
– Трудновато в наши дни?
– Наверное.
С ним все. Я заигрываю только до секса. Холодновато улыбнувшись ему, я поднялся с ним к бару, разглядывая пятна на его брюках: алкоголь, сперма, пот.
– А ты не торопишься.
– Разве?
– Да ладно, не злись… Попробуй-ка.
