Я покачал головой.
– Ты что, хочешь сказать, что никогда не думал, что это за дети? – спросил он.
– Да нет, просто как-то не замечал.
– Ну, теперь, значит, заметишь.
– Так он всем этим занимается?
– Одна из побочных профессий. Заходишь, покупаешь какому-нибудь мальчишке игру на машине, а на самом деле покупаешь не игру. Понятно, к чему я? Нехороший он человек. Развращает юность и бог знает что еще. Очень изворотливый, делает большие деньги, но не имеет отношения к твоим снимкам. Зачем ему это? Ну знал он твоего жмурика. Что тут странного?
– Но Маккиндлесс не имел дела с мальчиками.
– Да, но имел дело с порнографией. Слушай, как с тобой иногда трудно. Как бы то ни было, Трэпп ведь не ограничивается мальчиками, он эксплуатирует равные возможности.
– Как ты с ним познакомился?
– Выбора не было. Сутенеры всегда берут наркотики партиями. Хорошее средство контроля. Ему нужен был поставщик, и какой-то вонючка дал ему мои координаты. Того, что он хотел, у меня не было, но я свел его с человеком. Если честно, я все равно бы когда-нибудь с ним столкнулся. Обычно говорят, что Глазго большой город, но в сравнении с Лондоном, Нью-Йорком или, блин, Парижем мы живем в тихой гавани. Наши криминальные авторитеты – торчки и безработные в третьем поколении. А вот Трэпп – это нечто особенное. Международный, блядь, половой бандит. Чем быстрее он слиняет отсюда куда-нибудь еще, тем лучше.
– Он предложил мне за снимки неплохие деньги.
– Хочешь совет?
– Да нет вообще-то.
– Продай. У тебя это уже перешло в нездоровую одержимость. Возьми деньги и забудь обо всем. Потрать на благотворительность, если тебе станет от этого легче. Передай какому-нибудь обществу опущенных беспризорников. В мире часто происходят плохие вещи, и ты тут ни при чем.
– Но это я нашел фотографии.
– И что? Ты, конечно, считаешь себя очень ловким, Рильке, и может, так оно и есть, в своем деле, но об этих делах ты ничего не знаешь. Сказать правду? Я был очень рад, что через тебя избавился от его долга. Он был мне обязан, и меня это угнетало. Теперь мы с ним в расчете. Лучше иметь с ним поменьше общего. Это мое последнее слово. Смени тему или вали отсюда.
– Он очень хотел получить у меня эти снимки.
– Отвянь.
Я налил нам еще.
– У меня предчувствие насчет всего этого. Лесли поднял бокал.
– Твое здоровье. А теперь угребывай.
Он отвернулся и заговорил с девушками рядом. Я остался сидеть и мрачно потягивал коктейль. Девушка-каменщик с каштановыми волосами склонилась ко мне:
– Есть шанс прославиться.
Я взглянул на нее:
– Что, простите?
Она показала рукой на балкон. Мужчина в свитере. Теперь он беседовал с Розовой Леди, с увлечением кивал и всячески ее обхаживал. Они сидели вдвоем в лужице белого света. Сэнди светилась радостью. Она болтала, улыбалась, элегантно взмахивая руками. Мужчина что-то шепнул ей на ухо, и она рассмеялась, запрокинув голову. Голливудский жест – у Джоан Кроуфорд получилось бы хорошо, но Сэнди не удалось. Свитер быстро махнул кому-то рукой, и я наконец заметил его спутника. Пузатый мужчина в джинсах стоял на коленях перед ними, пряча лицо за видеокамерой. Объектив он направил на Сэнди. Изображение сфокусировалось, и лицо повторилось на крохотном дисплее видоискателя.
При жестком флуоресцентном освещении все иллюзорное очарование Сэнди исчезло без следа. Она смеялась, откинув голову, на шее отчетливо выступил совершенно мужской кадык, обозначились морщины у рта. Как раз это мужчина и хотел снять. Границу, где кончался тональный крем «Макс Фактор» «для всех – от гримеров до звезд» и начиналась шея с гусиной кожей. Этот человек разбивал вдребезги так тщательно созданную красоту и превращал ее в клоунскую маску. Сэнди быстро залепетала, стараясь успеть сказать им хоть что-то, пока она им не наскучила и они не отошли. Она продемонстрировала свой розовый жакет, распахнув его, показала вышитое на лацкане имя Сэнди. Скинула жакет, показывая черный топ. Глаза ее горели от возбуждения. Свитер задавал наводящие вопросы и кивал. Она снова засмеялась и наклонилась к камере, но слишком близко. Теперь камера снимала все рытвины и неровности лица. Она улыбнулась, и камера сфокусировалась на ее рте. За подводкой и губной помадой видны были тонкие губы, старые десны и желтые от никотина зубы того мужчины, которого Сэнди пыталась забыть.
Что-то подхватило меня и поставило на ноги. Я услышал голос, орущий:
– Вы думаете, это очень смешно, да? Какое веселье!
Голос показался знакомым, но я проигнорировал это, меня занимало другое: нужно было добраться до этих мужиков по неудобному балкону. Кто-то поймал меня за руку, но я отмахнулся, послышался звон бокалов. Зазвучали и другие голоса, откуда-то издалека меня позвала Роза. Мужчина с камерой все еще стоял на колене, он повернулся и снимал теперь меня. Я пнул его, он потерял равновесие, и я выхватил камеру у него из рук. Я собирался разбить эту штуку о голову мужика в обманчивом свитере. Потому что он опасен. Он убивает людей своим объективом. Я увидел лицо Сэнди, застывшее в ужасе. В ее глазах уже стояли слезы. Мне хотелось сказать ей: «Все в порядке. Я не позволю, чтобы они тебя обижали». Камера выпала, и я стал искать ее на полу, но чьи-то сильные руки подхватили меня сзади. Я стал вырываться, но присоединились другие и сжимали меня до тех пор, пока я совсем не перестал шевелиться.
Темнота.
Темнота.
Хотелось умереть. В горле пересохло, в сердце пустота. В висках мерно стучала кровь, переполняя больную голову. Я потер брови и скулы, чувствуя, как двигается кожа, натянутая на череп. На секунду блеснули мелкие искорки света в глазах. Я снова открыл их.
Темнота.
Было время, когда я боялся темноты. Я вспомнил, и какой-то страх вернулся ко мне из тех давних времен.
Я очень медленно приподнялся на локте. Это была не моя кровать. Покрывало из лоскутов, тяжелый бархат, чередующийся с жестким хлопком, рубчатый плис по краям. В комнате стоял запах пудры, старых вещей и нестиранных простыней. Я провел рукой по одеялу, нащупал прорехи, остатки вышивки. Что-то остро ткнулось мне в спину. Я отодвинулся. Шпилька. Я вспомнил весь вечер, как всегда вспоминаю вечера – в темноте ночи. Надеюсь, мне все же удалось хорошенько двинуть мужику в свитере до того, как меня скрутили. Я смутно помнил, что крови на его лице не было. На костяшках моих пальцев не было ссадин. Я продолжил изучать покрывало, обшаривая пальцами большой холм чужого тела рядом. Послышался вздох.
– Господи.
– Роза?
– Оставь меня, Рильке, я ужасно себя чувствую.
– Роза, нужно поговорить.
– Утром.
Она отвернулась от меня, но приподнялась и несколько раз взбила подушку, прежде чем снова улечься.
– Рози…
– Нет.
– Ну Рози…
Под одеялом холодная нога пнула мою голень.
– Еще раз меня так назовешь – спать будешь на полу, где тебе самое место. – Роза поерзала, натягивая одеяло на голову и стараясь вернуть себе былой комфорт. Ничего не вышло. Она взвыла, стукнула пятками
