рукой шляпы, пожелав очень спокойной ночи.
Мы влезли в «ягуар», в последний раз на сегодня, и медленно двинулись по извилистой гравийной дорожке к нашему коттеджу. Я сжимал руль крепче, чем нужно. Меня волновала близость Джинни.
Под аккомпанемент прибоя мы вытащили вещи. Коттедж, разделенный на два, стоял среди деревьев. Побитая ветрами обшивка, крыша на разных уровнях, с двух сторон кирпичные трубы. В общем, попахивало глубокой стариной. Здесь мог бы жить еще Эйб Линкольн.
Я оставил фары включенными, иначе ничего не было видно. Прохладный ветерок шевелил листву, отбросил прядь волос на влажные губы Джинни. Тонкая материя платья облепила ее фигуру, рельефно обозначив очертания бедер. Очень захотелось бросить ключи в кусты, сорвать с нее одежду и заняться любовью прямо здесь, при свете фар.
— Выбирай, Джинни, — сказал я, вытягивая руки с ключами. — «Когда-Нибудь» или «В Следующем Году»?
Джинни прикрыла мои руки своими. В ее глазах читался вопрос.
Я невольно сделал шаг назад. Она сократила расстояние, скользнула пальцами свободной руки мне в карман, притягивая ближе к себе. Брюки сразу же показались мне тесными.
Но настойчивый внутренний голос противно шептал:
Наши взгляды встретились.
Ее лицо на мгновение скривилось. Прекрасные глаза наполнились слезами. Она их смахнула.
— Я выбираю «Когда-Нибудь». Потому что не знаю, буду ли жива в следующем году.
Я выпустил ключ из руки и продолжал стоять, окаменев.
Глава двенадцатая
Насчет древности коттеджа я ошибался. Там было электричество и водопровод. Но оформлено все под старину. Бра в виде раковин, лампы в медных корпусах. Светло-синие обои, африканский ковер, легкие стулья, украшенные плетением. В углу очень широкая кровать, у облицованного черным мрамором камина диван с бархатной обивкой и вышитыми подушками. Над камином белая деревянная полка со старинными книгами. По обе стороны от прямоугольной плетеной корзины с шелковыми цветами высокие подсвечники с круглыми короткими свечами. Рядом с камином овальный деревянный, обитый железом ларь с сухими березовыми поленьями. Эйбу, наверное, здесь понравилось бы.
Я позвонил Моне сказать, что мы приехали. Она спросила, познакомился ли я с Попом. Я сказал, что да, и поинтересовался, откуда она его знает. Мона засмеялась смехом, у которого нет возраста.
Я начал извиняться, что поднял ее с постели. Она сказала, что еще выспится и вообще пока не заснула. Мы распрощались. Я умылся, чувствуя невероятную досаду и смущение. Зажег свечу, потом залез в постель.
Посмотрел на стену, за которой Джинни. Прошептал: «Прекрасных снов тебе, дорогая», — и сомкнул веки.
Утром меня разбудил стук в дверь. Я с трудом продрал глаза.
Комната была залита солнцем. Открывающаяся вбок застекленная дверь вела на заднюю веранду, за которой виднелся небольшой цветник в стиле Ренуара.
Коттедж стоял на обрывистом берегу. Примерно в семидесяти метрах внизу плескался темно-синий океан, простирающийся вдаль насколько хватало глаз. Наверное, Бог, сотворяя мир, присмотрелся к этому месту сквозь бифокальные очки и пробормотал громовым басом: «Что ж, пусть это будет здесь», — и расплескал вокруг Тихий океан.
— Ты проснулся? — крикнула Джинни.
Моя свеча сгорела за ночь, осталась дырка посередине натекшего стеарина, похожего на плащ вампира с капюшоном. Сон моментально пропал.
Почему-то вспомнился трюк с дельтапланом. Как давно это было, хотя всего несколько дней назад. На секунду захотелось выскочить на веранду и воспарить над Тихим океаном, поглядывая сверху на меланхоличных китов.
На часах было восемь. Я надел брюки и поковылял к двери. Грубый ворс ковра приятно щекотал босые ноги. Внутренне подобрался, повернул дверную ручку.
Вошла Джинни, свежая, веселая, очаровательная.
Сунула мне сандвич с беконом и яичницей и термос с кофе.
— Решила тебя покормить.
Я молча набросился на еду.
— Скажи, когда ты хочешь представить уединенность, оторванность от внешнего мира, какая картина тебе приходит в голову? — спросила она.
— «Мельница», — ответил я не думая, имея в виду картину Рембрандта, на которой изображена ветряная мельница, одиноко стоящая на обрыве. Внизу темная река.
— Хм… «Мельница». Я не удивлена.
Я бросил в урну бумажный стаканчик.
— Джинни, насчет вчерашнего… я бы хотел объяснить. Дело в том, что… — Я потянулся к ней. Она отпрянула, повернулась спиной, начала всхлипывать.
— Холмс, Ватсон, прошу ко мне, — донесся голос Попа.
Я обернулся, посмотрел в окно.
Он стоял у административного коттеджа с женщиной, одетой как официантка. Махал рукой.
Джинни достала платок, утерлась.
— Вот, испортила весь макияж.
Я засуетился. Сунул под футболку папку с двумя страницами записок Леонардо и переводом, заправил в брюки, приладил портупею с двумя пистолетами, сверху кожаную куртку. Посмотрел на Джинни.
— Пошли. Узнаем, как ехать к Моне.
— Это Сью Энн, — объявил Поп, когда мы приблизились. — Помогает обслуживать гостей. Одна растит двоих детей. — Он достал из золоченой коробки шоколадную конфету и отправил ее в рот. — Вот угостила меня конфетами, видимо, решила умаслить. И это сработало. Я, пожалуй, прибавлю ей жалованье. — Он улыбнулся. — Толковая девушка.
Сью Энн тоже улыбнулась.
— Ничего себе девушка.
На воротнике ее блузки красовалась заколка — керамическая свинка в черном цилиндре, с тонкой сигарой во рту. Я спросил, откуда она у нее.
Сью Энн сказала, что сама делает их для дополнительного заработка.
— Продаю по двенадцать тридцать.
— За двадцать отдадите? — спросил я.
— Хм… конечно.
Я протянул ей купюру.
— Энди Джексон[28] вас приветствует.
Сью Энн передала мне заколку, я осторожно прикрепил ее к лацкану кофты Джинни. Она чуть покраснела.
— Вот так. Похоже, сегодня у меня удачный день. — Сью Энн спрятала купюру в жилетный карман и зашагала в сторону ресторана.
Джинни посмотрела на меня:
— Этот подарок сделан с каким-то смыслом?
— Нет-нет, — поспешил ответить я. — Просто очень симпатичная свинка.
Поп повернулся к Джинни:
— Я вам вот что скажу, Ватсон. Скрытый смысл надо всегда искать во взгляде. Поэтому не
