На набережной появились несколько человек в синих с серебром ливреях Эдварда с обнаженными наголо шпагами и пистолетами. Косые лучи солнца осветили золоченую карету, когда та поворачивала к барже с Тауэр-стрит.
– Спрячься! – умоляюще попросила Анна. – Сделай это, Джонни.
Анна ступила на палубу, щурясь от яркого солнечного света, и быстро направилась к мосткам, соединявшим баржу с сушей. Люди Уэверби выстроились в два ряда, образуя почтительный эскорт.
Знакомая карета остановилась в нескольких футах от Анны и теперь она смотрела прямо в бледно- голубые глаза Эдварда Эшли Картера, лорда Уэверби.
– Милорд, – сказала она, – я готова подчиниться вашей воле. Поедемте поскорее.
Он открыл дверцу кареты и с поклоном помог ей войти. Когда Анна уселась, он уставился на нее таким ненавидящим взглядом, какого она еще не видела. Ей потребовалась вся ее воля, чтобы не унизиться до мольбы.
– Обыщите баржу, – крикнул он своим людям, продолжая с улыбкой смотреть ей в глаза.
– В этом нет необходимости, Эдвард, – запротестовала Анна. – Ты же видишь, что я одна.
Но его люди уже были на борту, и резкий звон стали о сталь убедил ее в том, что они захватили Джона Гилберта, и четверо из них вывели его, сопротивляющегося, на палубу.
– Отвезите его в конюшни на улице Сент-Джеймс, – крикнул Уэверби, – и в мою брачную ночь оскопите!
Крик Анны звенел в ушах Джона еще долго после того, как карета исчезла на узких городских улицах.
Глава 16
Новая Анна Гаскойн
Чудовищный, нечеловеческий вопль заполнял паузу между кошмарами, сменявшими друг друга, и Анна вскакивала и садилась на постели в Уэверби-Хаусе на Сент-Джеймс-стрит.
Молодая горничная со следами оспы на лице отдернула полог на постели.
– Миледи, ты спала и во сне увидела что-то ужасное.
Анна кивнула, не доверяя собственному голосу, который, казалось, не в силах был преодолеть спазм, сжимавший горло после того, как она испустила вопль на пристани. Сегодня был день ее свадьбы, и в эту ночь Эдвард бросил ей вызов. Со свойственным ему цинизмом он обещал ей это в карете на Тауэрской верфи. Образ Эдварда, запечатлевшийся в мозгу, был ужасен: его длинное худое белое и ненавистное тело, казалось, вытеснило из памяти мускулистое смуглое тело Джона, крепко обнимавшего ее, и выдержать это было выше ее сил.
Слова Эдварда врезались в ее память:
– И когда я буду удовлетворен, как и подобает мужу, ты захватишь с собой в постель к королю пузырек с овечьей кровью. Ты будешь не первой кокеткой, способной доказать королю свое целомудрие, и, ручаюсь, не последней.
Она не почувствовала облегчения. Подобный пузырек понадобился бы ей для первой брачной ночи с Эдвардом, потому что свою девическую кровь она уже отдала Джону в постели Нелл.
А что же Джонни? Что его ждет? Ему предстоит испытать самое ужасное надругательство над своим телом, какое только может испытать мужчина, – оскопление. И в этом виновата она.
Она слишком долго отрицала достоинства Джона Гилберта и проявляла своенравие. А Джон, связанный клятвой, данной ее отцу, и после его ужасной смерти последовал за ней в Лондон, подвергнув себя опасности оказаться в петле, и теперь должен был лишиться своей гордости и мужского достоинства. Ей предстояло сойти в могилу с тяжким сознанием вины в том, что случилось с ним.
Под теплым одеялом ее охватила дрожь, когда она представила себе это чудовищное действо. Джона крепко держат и стерегут наемные головорезы Эдварда. Остро отточенный нож сверкает в свете лампы, занесенный и готовый опуститься, оскверняя его горделивое мужское тело, еще недавно дарившее ей наслаждение. Анна прикрыла рот, чтобы подавить крик, рвавшийся наружу.
Горничная засуетилась вокруг нее, разглаживая стеганое одеяло и взбивая горой лежавшие подушки с наволочками, отделанными фландрскими кружевами. Девушка на минуту оставила ее и вернулась с миской воды и чистыми полотенцами.
– Миледи Анна, – сказала горничная сочувственно, – ваши глаза распухли, и это весьма прискорбно.
– Мне все равно, – ответила Анна, тяжело опускаясь на подушки и пытаясь защитить усталые глаза от солнца, струившегося из окон напротив.
Они были открыты и впускали соленый ветер, с улицы доносился голос торговца, расхваливавшего свой товар:
– Нитяные кружева, длинные и прочные!
Голос разносчика зазвучал еще громче:
– Матери, у меня есть молоко ослиц, столь полезное для младенцев.
Горничная испустила вздох:
– Но, миледи, вам следует перестать плакать. Милорд Уэверби потребовал, чтобы вы присутствовали на свадебном ужине.
– Я не приду.
– О, миледи.
